Снова смех, похожий на плач…

– Да… вынужден признать…

– Вот так-то.

Молчание. Напряженное. Долгое.

– Отец…

– Да?

– Вы говорили, я могу спросить, что захочу?..

– Разумеется.

Молчание…

– А если обвинение ложно?..

– Понимаю тебя… Но ведь в т-твоем случае это не так.

– Но если бы было так? Тогда вы сами убили бы невинного человека, разве нет? Хорошо, пусть, да, я признался и повторю: я виновен. Это уже… это уже ясно… Но откуда вам было знать, что это так! Посмотрите вокруг – неужели вы думаете, что эти сотни, тысячи казненных – все до единого виноваты в том, что им приписывают?! Один только донос ничего не доказывает! И признание под пыткой ничего не доказывает! Вчера я сознался бы даже, что убил собственных родителей!

Молчание. Выдохся. Мало сил. И страх. Почти ужас, что – перебрал…

– Не бойся. Ты действительно можешь г-говорить, что угодно; я ведь обещал… Что касается тысяч – конечно, нет. Я так не думаю.

– Тогда… зачем!

– Не того спрашиваешь, сын мой. Я над этим не властен, и это не моя вина. А что до т-тебя – не в доносе дело, хотя именно с него все и началось. Я просто знал, что ты это сделал.

– Но… – почти шепот, – откуда?..

– Я скажу, откуда. В тебе есть особая с-сила, а я чувствую людей, обладающих ею. Вот и все.

Молчание. Тишина – недоверчивая. Тишина – потрясенная. Тишина – испуганная…

– Значит… поэтому первые два допроса проводили только двое судей… и потом они призвали вас, чтобы…

– Да. Не ты один п-помнишь о тысячах осужденных невинно. Мои братья тоже заподозрили простой донос из злобы или зависти. Тебя спрашивали, есть ли у тебя друзья, которые могли бы рискнуть ради тебя жизнью или репутацией; если бы т-такие нашлись, их вызвали бы в качестве свидетелей, чтобы услышать, что скажут те, кто не боится и не станет наговаривать на тебя. Говорю это, чтобы обелить в т-твоих глазах тех, кого ты для себя уже счел извергами. Чтобы не совершить ужасной ошибки, они обратились ко мне. Я чувствовал, как в тебе вздрагивает дарованная тебе сила, когда спрашивал о совершенном тобой. П-потому я знал, что ты – лжешь.

– Дарованная?..

– Кто-то рождается с серыми глазами. Кто-то одарен мощным т-телом, сильнее прочих людей. Кому-то Бог дал дар складывать стихи. Кому-то Он дает способность творить то, что не могут делать д-другие люди. Ты этот дар применил во зло.

Молчание…

– Вы не похожи на инквизитора, отец…

Усмехнулся. Не выдержал.

– Конечно, я не похож, потому что я и есть инквизитор. А те, о к-ком ты спрашивал меня, похожи. Но ими не являются. Их наказание найдет их еще – в этой жизни или в с-следующей…

– Вы… могли тогда сказать об этом…

– О том, на что я с-способен? И что тогда? Ты признался бы сразу?

Молчание.

– Вот видишь. И я об этом сказал. Я ведь говорил тебе: я знаю, что т-ты это сделал. Ты меня не слышал. Ненавидеть меня ты можешь, я это понимаю. Мы просто люди, и некоторые чувства в нас сильны, и благие, и дурные, но теперь ты можешь сказать, что поступал… неверно? Теперь – можешь с-сказать, что ты был глубоко неправ, когда отказывался говорить со мной? Когда я не угрожаю тебе ни болью, ни смертью, теперь – ты согласишься, что прав был я?

Молчание…

– Тогда ты ненавидел свою жертву, ты д-думал – зачем я буду позволять им прекращать ее мучения, если из-за нее так мучаюсь я! Ты ведь тогда так и думал – «из-за нее», хотя это просто нелогично, не с-соотносится со здравым смыслом.