Изменить размер шрифта - +
Две половины составляют единое целое, то, что мы называем природой. Разве природу можно заставить быть доброй или злой? Она такая, как есть. Это мы даем ей оценки. Разве это не насилие над природой — развешивать на ней ярлыки, придуманные маленькими людьми — аморальными философами? Разве может быть только Злом или только Добром какая-то вещь и явление в этом мире: ветер, камень, зверь, облако, волна?

 Музыка ее голоса действовала завораживающе. Морганом овладевала дремота. Все тело ныло, и неожиданно он почувствовал, насколько устал в пути и как желает отдохнуть. Спиной он ощущал холод черного зеркала, на котором все они лежали, и остальные, вероятно, чувствовали себя не лучше. Он усиленно заморгал и тряхнул головой, прогоняя наваждение, и только тут с удивлением заметил, что колдунья уже ничего не говорит. Она сидела без движения, словно изваяние, глядя на пленников с высоты своего трона. Глаза блистали на неподвижной маске ее прекрасного лица, словно две кроваво-огненные луны. Казалось, ее плоть ходила волнами, она стала прозрачной, как столб разноцветного дыма, в котором можно было увидеть все семь Хакрасов ее астрального тела, вращавшихся подобно огненным колесам.

 У ног чародейки, точно черный пес, скорчился гном, поскуливая и пряча свои красные глаза. Цветное пульсирующее облако нависло над его головой. Палата погрузилась в сумерки: все окутывал зеленоватый мрак. Казалось, будто все ушло под воду, в морские глубины, куда проникал лишь рассеянный зеленоватый свет. И этот свет внезапно померк, воцарилась полная тьма. Освещенной осталась только туманная прозрачная фигура на троне — семь вращающихся дисков пламени горели внутри ее тела, словно луны, проглядывающие сквозь облако, очертаниями напоминающее женское тело. Потом послышался резкий пронзительный скрежет, как будто резали тонны стекла: звук был столь высок, что его едва выносили барабанные перепонки. Аргира попыталась прикрыть уши скованными цепью руками. Содаспес побледнел, как покойник, и обливался потом; глаза его безумно блестели, пена выступила в уголках рта, безмолвно раскрытого, как у рыбы, словно он силился что-то сказать. Коньен повалился на черный пол, лихорадочно шепча молитву.

 Семь колес огня стали ярче, и субстанция, которую сейчас представляла плоть колдуньи, стала еще более эфемерной, почти растаяв. Пронзительный скрежет превратился в жужжание. Волны света исходили из облачного клубка, собравшегося над тем, что представляла собой сейчас Якла. Потом из этого облака показались тонкие усики или щупальца, как будто в голове у колдуньи находилось змеиное гнездо.

 Тут чьи-то руки схватили пленных и поволокли из палаты по черному полу, прочь от светящегося облака с вращающимися колесами. Морган впал в беспамятство, длившееся несколько часов. Он никогда еще не видел столь странной магической трансформации и понятия не имел, что это такое, и зачем ведьма затеяла весь этот разговор. Речь ее показалась Пришельцу загадочной, и в эпосе на этот счет не содержалось никаких объяснений.

 Клетка, в которую слуги Рыжей колдуньи бросили путников, оказалась большой и просторной, а главное, сюда свободно проходил воздух. После тягот путешествия и всех приключений, свалившихся на их голову, было не так уж плохо почувствовать себя пленником. Странная апатия овладела всеми. Никто не жаловался на условия содержания, не пытался бежать. Путники сидели или лежали, разговаривая о пустяках, временами впадая в странную дрему, иногда длившуюся часами. Теперь у них не осталось никакой цели, даже бегство представлялось им незначительным пустяком, не стоящим внимания.

 Зачем колдунья держала в клетке своих узников, было совершенно непонятно. Все, что они знали о ней, так это то, что она — служительница Хаоса, и, стало быть, враг. Морган не мог понять одного: отчего их оставили в живых. Ведь пока они жили, оставалась надежда, что они выполнят свою задачу до конца и закроют Тарандонские Врата.

Быстрый переход