Жан Кристоф Гранже. Присягнувшие тьме
Посвящается Лоранс и нашим детям
I. Матье
1
– Между жизнью и смертью. Эрик Свендсен обожал изъясняться афоризмами, и за это я его ненавидел. Во всяком случае, сегодня. По‑моему, судмедэксперт должен просто излагать факты – точно, строго по делу, и баста. Но швед не умел сдерживаться: он не говорил, а вещал, оттачивая каждую фразу… – Очнется Люк с минуты на минуту, – сказал он. – Или не очнется никогда. Тело функционирует, но мозг практически умер. Он сейчас где‑то между этим миром и тем. Я сидел в холле отделения реанимации. Свендсен стоял спиной к окну. – Где же это все‑таки случилось? – спросил я. – В его загородном доме, возле Шартра. – А почему его привезли сюда? – В Шартре его оставить не могли – там нет нужного оборудования для реанимации. – Но почему именно сюда, в Отель‑Дье? – Они решили, что так будет лучше. В конце концов, Отель‑Дье – это ведь госпиталь для легавых. Я сжался в кресле. Ни дать ни взять олимпийский пловец, готовый к прыжку. Из‑за двойных закрытых дверей просачивался запах антисептика, особенно тошнотворный в жаркой духоте помещения. В голове у меня теснились вопросы. – Кто его нашел? – Садовник. Углядел тело в реке, рядом с домом, и вытащил на берег. Это было в восемь утра. Хорошо еще, что там Служба спасения близко. Вовремя подоспели. Я видел эту картину очень живо. Дом в Берне, лужайка, за ней поле, речушка с берегами, поросшими высокой травой, густой кустарник на границе участка. Сколько выходных я там провел… И тогда я произнес слово, которого все избегали: – Кто сказал, что это самоубийство? – Ребята из Службы спасения. Они составляли протокол. – А почему не несчастный случай? – К телу был привязан груз. Я поднял глаза. Свендсен развел руками в знак сожаления. На фоне окна его силуэт казался вырезанным из черной бумаги. Изящная фигура, курчавая шевелюра, круглая как шар. – У Люка к поясу проволокой были прикручены куски строительных блоков. Наподобие спасательного пояса. – Может, убийство? – Брось, Мат. Тогда бы его нашли с тремя пулями в башке. А там никаких следов насилия. Он нырнул сам, и ничего с этим не поделаешь. Я подумал о Вирджинии Вулф, которая бросилась в реку, насовав в карманы камней. Это было в Англии, в Сассексе. Свендсен был прав, и доказательством тому служило само место происшествия. Любой другой полицейский из уголовки пустил бы себе пулю в лоб из табельного оружия. Но Люк любил церемониал, символичные места. Ферма в Берне, которую он с великими трудами выкупил, отремонтировал и обставил, как раз и была одним из таких мест. Настоящее святилище. Судебный врач положил мне руку на плечо: – Он не первый полицейский, который свел счеты с жизнью. Вы все ходите по краю пропасти… Опять высокопарная болтовня: я ее уже не слушал. Вспомнил статистику: только за прошлый год во Франции застрелились почти сто полицейских. Похоже, в наши дни самоубийство становится привычным способом завершить карьеру. Мне показалось, что в коридоре стало еще темнее. Нестерпимо воняло эфиром, от жары было нечем дышать. Когда же я в последний раз разговаривал с Люком? Вот уже несколько месяцев, как мы и словом не перемолвились. Я посмотрел на Свендсена: – А ты‑то как тут оказался? Он пожал плечами. – Мне на набережную Рапе принесли покойника. Громилу во время ограбления хватил удар. Парни, которые его привезли, как раз ехали из Отель‑Дье. Они мне и рассказали про Люка. |
