Зашел во двор, подошел к одному из подъездов и набрал комбинацию цифр на домофоне.
— Кто там? — прозвучал озабоченный голос Сергеича.
— Испанская инквизиция, — любезно ответил я, — открывай, старче и молись как Дездемона.
Вошел в подъезд и, проигнорировав лифт, поперся с сумкой на четвертый этаж. Не успел дотронуться до звонка, как дверь распахнулась.
— Проходи, Стас… — Сергеич вытер ладонь о краешек кухонного фартука и протянул мне. С опаской, между прочим, всерьез опасаясь, что я руки в ответ не подам. Руку я, конечно же, подал, но это ровным счетом ничего не значило.
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой товарищ, — я прикрыл за собой дверь и деловито защелкнул замки. — Полковник, блин, Федор Сергеевич Кандауров… — поставил сумку на пол и принялся расстегивать. — Выдающийся руководитель и мой бывший, блядь, друг.
— Ну, зачем ты так, Стас, — пролепетал куратор, отступая вглубь коридора.
— Как ты думаешь, — угрюмо спросил я. — Почему я не выбросил это, — я поставил сумку на пол. — В иллюминатор яхты или на ближайшую помойку в Питере?
— Теряюсь в догадках, — честно ответил куратор, с опаской на меня глядя.
Я достал из сумки тубус, взял его в руки и замахнулся.
— Стас, прекрати, — Сергеич выставил перед собой ладони. — Погоди.
— Ты знаешь, почему я только что не врезал тебе этой хреновиной по жопе? — деловито поинтересовался я, ставя тубус в угол. — Если есть предположения, поделись.
— Думаю, из уважения к моему возрасту, — ответил он дребезжащим старческим голоском и ссутулил хилые плечи. Получилось не очень, чтобы убедительно.
— Неверно.
— Может, оттого, что я, все-таки, пока старше по званию, — и добавил ехидно. — Твое-то мы пока не обмыли.
— Снова неверно.
— Тогда не знаю.
— Я не врезал тебе исключительно из боязни получить сдачи, — признался я. — Как же ты мог? Я, ведь, тебе верил.
— А что я мог?! — вдруг заорал он. — Извини, Стас, нервы, — взял меня мощной лапой за шею. — Что мы тут в прихожей орем, пойдем уже в квартиру.
— Сделать меня болваном, — я уселся за стол в гостиной и полез за сигаретами. — И ничего не сказать. Ну, вы и суки!
— Ты уже завтракал? — заботливо спросил куратор, пряча глаза.
— Нет, а при чем тут завтрак?
— Тогда не кури натощак, — вдруг с неожиданной для своих лет резвостью выхватил у меня сигарету.
— Ты что делаешь? — озверел я.
— Натощак курить вредно, — заявил он, затягиваясь. — Сейчас сходишь, помоешься с дороги, и милости просим на кухню.
— С каких это пряников?
— С таких! — взревел он — С тульских! — Сгреб меня за шиворот и поволок в душ. — Иди мойся, истеричка!
— Ну, и что ты хотел… — вытирая полотенцем голову, я вошел на кухню и обомлел.
Салат «Оливье», мой любимый, колбаска, сало, селедочка, вареная картошка в просторной, больше напоминающей тазик, миске. Огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике… капусточка. Графин с соком и запотевшая литровая бутыль национального русского напитка, того самого, что и в тени всегда ровно сорок градусов.
— Садись, — придвинул мне табурет Сергеич. |