Джесс молчала. Тай послал ее учиться в колледж. Она знала о французских импрессионистах потому, что Тай предоставил ей такую возможность — учиться.

— Сказал бы ему, чтобы проваливал, — сердито сказала она.

Тай засмеялся и поцеловал ее в щеку.

— Сначала я тоже так решил. — Он снова посерьезнел. — А потом стал наблюдать за ними. Они понимали друг друга, говорили на одном языке.

И мне пришло в голову, что есть стена, через которую мне не перепрыгнуть.

— Если ты захочешь, то сможешь.

— Может быть. Но я не хочу. — Он тяжело вздохнул. — Мне наплевать на французских импрессионистов. Мне наплевать, что у кого-то общие друзья являются отдаленной родней королевы Англии или что кто-то выиграл скачки в Аскоте в прошлом месяце. — В его глазах появились признаки приближавшегося шторма, но он сдерживался. Пожал плечами. — Даже если бы я знал, о чем они говорят, то все равно не вписался бы в этот круг, потому что всегда помню о трущобе, где мы росли, и о запахах нищеты.

— Почему Эшер позволяет этому человеку ухаживать за собой? — спросила Джесс с возмущением. — Он преследует ее после встречи в Париже.

Тай невесело засмеялся:

— Она его не поощряет и не отталкивает. Салонные разговоры, хорошие манеры. Она не нашего полета, Джесс, и я знал это с самого начала.

— Если бы она сказала ему, чтобы проваливал…

— Она никому никогда не скажет таких слов, это так же немыслимо, как если бы она оторвала крылья у мухи.

— Она слишком холодная.

— Она просто другая, — поправил сестру Тай и слегка ущипнул за щеку. — Ты и я — мы одинаковые. Все, что думаем, у нас на лице. Если захотим кричать — кричим, если хотим швырнуть что-то — швыряем. Но есть люди, которые этого никогда не сделают.

— Тогда они просто глупцы.

Он снова засмеялся, тепло и искренне.

— Я люблю тебя, Джесс.

Она обняла брата и крепко-крепко прижала к себе.

— Не могу видеть тебя несчастным. Почему ты позволяешь ей так поступать с тобой?

Он снова нахмурился и погладил ее по волосам.

— Я сам пытался это понять. Может быть… мне просто нужен толчок в нужном направлении.

Она только обняла его крепче, потому что сама терялась в поисках ответа.

Седьмой сет. Девятый гейм. Болельщики сходили с ума, шум, крики, свист. Они жаждали крови, волнение зашкаливало. Наклонившись вперед, Чак, сидевший между Эшер и Мадж, не отрывал глаз от мяча.

— На какую лошадку ставишь, ковбой? — поинтересовалась Мадж как будто между делом, хотя у самой сердце подпрыгивало от волнения.

Чак должен был в финале встретиться с победителем этого матча.

— Это лучшая игра из всех, что я видел за последние пять лет, — отозвался он.

Его мышцы были напряжены так, будто играл он сам. Мяч летал с такой скоростью, что иногда казался просто размытым белым пятном.

Эшер не вступала в разговор. Ее объективность была давно разрушена. Оба соперника демонстрировали одинаковый уровень, то есть высочайший, вызывали у всех наблюдающих за игрой товарищей по профессии восхищение и неизбежную зависть. Оба были безжалостны по отношению друг другу, истощая силы врага. Но для Эшер существовал только Тай. Как всегда, он один занимал все ее мысли и вызывал клокотание эмоций.

Она могла восхищаться Майклом, его блестящей игрой, но он не вызывал щемящего, похожего на боль напряжения, которое вызывал Тай. Если бы она не была раньше его любовницей, если бы они не были даже знакомы, испытывала бы она подобное? Почему такую женщину, как она, воспитанную в традициях, предписывающих уметь скрывать свои чувства, из другого круга, влекло так неудержимо к человеку с неуправляемым, диким и взрывным темпераментом? Притяжение противоположностей? Говорят, так бывает.