Чтобы обеспечить доступ в квартиру пентхауса и не оставить следов, убийца, по мнению детективов, мог воспользоваться услугами сообщника, находящегося в квартире, или обзавестись ключом от входной двери, которая была снабжена замком специального производства. Прислугу уже начали допрашивать одновременно с поисками слесаря, который мог изготовить дубликат ключа.

Если убийство Джулио и самоубийство Марко Импортунато были зарегистрированы на сейсмографах мировых финансовых центров, то убийство старшего брата и главы «Импортуна индастрис» вызвало настоящее землетрясение. Курс акций колебался на большей части земного шара — в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Антверпене, Брюсселе, Цюрихе, Берлине, Вене, Афинах, Каире, Гонконге, Токио, даже на юге и востоке Африки, везде, куда Импортуна инвестировал свои капиталы. Две биографии убитого магната в бумажных обложках появились на прилавках и в газетных киосках в течение трех недель после его смерти. Телевидение созвало круглый стол банкиров и экономистов обсудить вероятные долгосрочные последствия ухода Импортуны с мировых финансовых рынков. Воскресные газетные приложения изобиловали сенсационными, в основном вымышленными подробностями начала его молодости, личной жизни и стремительного взлета в стратосферу индустриального могущества.

Вдова Импортуны за одну ночь стала самой популярной женщиной в мире, сохраняя этот титул, покуда миссис Джон Ф. Кеннеди не превратилась в миссис Аристотель Сократ Онассис. Причина заключалась не только в том, что жестокое убийство мужа сделало Вирджинию Уайт Импортуна (как выразилась одна остроумная журналистка, «девятью ударами») одной из богатейших женщин в истории. Она также была, несомненно, одной из самых фотогеничных. Тени на скулах превращали ее лицо в прекрасную трагическую маску, а большие светлые глаза на некоторых фотографиях придавали ей неземной облик.

Подобное сочетание богатства и красоты притягивало как магнит. Общенациональные женские журналы в спешке меняли макет, ища в архивах фотографии Вирджинии Импортуна и помещая их при первой же возможности; «99 Ист» осаждали днем и ночью просьбами об интервью и позировании знаменитым фотографам и модным художникам. Настойчивые требования СМИ так мешали расследованию, что полиция убедила вдову нанять для их рассмотрения специальное агентство.

Но если прелестная выжившая стала объектом приставаний, предположений и сплетен (преимущественно злобных), то безобразная жертва вызывала еще большее любопытство. Человек, избегавший публичности при жизни, превратился в притчу во языцех после смерти благодаря сенсационным подробностям о его гибели и суевериям, ежедневно публикуемым прессой.

Репортер «Нью-Йорк дейли ньюс» окрестил Нино Импортуну «Человеком-девяткой», а обозреватель «Нью-Йорк пост» в тот же день назвал дело Импортуны «убийством-девяткой». Вскоре оба термина уже использовались повсеместно. Ими не побрезговала и «Нью-Йорк таймс».

Ибо Нино Импортуна, этот самый практичный из людей, всю свою жизнь, состоящую из долларов, фунтов, франков и лир, питал фанатичную иррациональную веру в могущество числа «девять». Оно стало его тотемом, его торговой маркой, словно слон для Э.Э. Каммингса, как указал один эрудированный комментатор. Покойный мультимиллионер сделал число «девять» осью, вокруг которой вращались буквально все спицы его существования.

— Ладно, — сердито кивнул инспектор Квин. — Я согласен обсудить это с тобой. Выкладывай, если тебе есть что сказать. Но не жди, что я сразу клюну. У меня и так достаточно неприятностей в связи с этим делом. Я не намерен строить из себя дурака из-за какого-то вздора с магическими числами.