В такие минуты обрывала игру Елена Дмитриевна и, лаская белобрысую головенку стрижки, старалась спугнуть это недетское, нездоровое, как ей казалось, настроение Дуни.

— А ну-ка, Дуняша, сколько у тебя всего пальцев на руках и на ногах? — шутливо говорила она Дуне.

— Двадцать! — слышался робкий ответ.

— А ежели я четыре зажму, сколько останется на свободе?

— Шестнадцать! — подумав с минуту, решила Дуня.

— Ну, а ежели пять своих ко всем твоим прибавлю, сколько всего?

— Двадцать пять!

— Молодец, Дуня! — радостно восклицала тетя Леля и целовала свою ученицу.

От двух до четырех с десятиминутным перерывом она ежедневно поучала своих стрижек и несказанно радовалась успехам малюток. И Дуня, деревенская девочка Дуня, ничуть не отставала от своих сверстниц. Она за короткое время успела выучиться складам и делать простенькие устные задачи по арифметике, несказанно радуя этим горбатенькую тетю Лелю. Последняя с первого же дня поступления в приют Дуни особенно нежно полюбила девочку. Нравилась горбунье непосредственная, здоровая душа девочки, тихая мечтательность и безответная кротость малютки. Часто ласкала тетя Леля новенькую и разговаривала подолгу с Дуней, расспрашивая ее о деревне, о былом житье дома, о покойном отце и бабушке Маремьяне. И когда прочие стрижки с шумом и визгом гонялись по зале или водили бесконечные хороводы, с пением «хороня золото», или бегая в «кошки-мышки» и «гуси-лебеди», Дуня с неизменной Дорушкой присоседивались к сидевшей за пианино Елене Дмитриевне и с мечтательно устремленными вдаль глазами слушали ее игру.

— Дунятка… Дорушка… К нам подите! — послышался по другую сторону пианино прерывистый шепот Они Лихаревой, и толстенькая, румяная мордочка шалуньи выглянула из-за спинки инструмента.

— Ступайте к нам, играться будем! — шептала Оня, и ее живые бойкие глазки поблескивали лукавыми огоньками над тонкими дугами бровей.

— А вы во что? В «кошки-мышки» или в «золотые ворота»? — осведомилась Дорушка деловым тоном.

— Там поглядим, к окну ступайте, Васса Сидорова зовет. Считаться будем.

Васса Сидорова действительно звала, делая им какие-то знаки.

— Идем! — решительно сказала Дорушка и, взяв за руку Дуню, зашагала с нею к окну, около которого собралась небольшая кучка стрижек, в центре которой стояла высоконькая костлявая Васса с темной головенкой-шаром, сидевшей на необычайно тонкой шее.

С обычным сосредоточенным своим видом и внимательным зорким взглядом карих глазенок Дорушка первая подошла к группе.

— Наконец-то! А мы звали вас, манили по-всячески, — затараторила шепотом Васса, — ты, Дорушка, и ты, Дуня, пойдем нынче к среднеотделенкам в спальню. Гадалку посмотрим, а? — лукаво сощурясь, предложила она.

— Не для чего! — отрезала Дорушка. — Маленькие мы еще, на что нам гадать-то!

— Вот дурочка, — засмеялась Васса, — чего там маленькая! Слыхала, что Липа нынче говорила, утресь? Гадалка у них заправская, все может рассказать, что с нами будет через день, через два… занятно… Я бы про Мурку знать хотела.

— Я бы про Хвостика!

— И я про Хвостика! — заволновались девочки.