|
Несколько раз, забравшись на стул, я видел в иллюминаторе побережье, но столь далеко, что уточнить, где мы плывем, не было никакой возможности. Так прошли два месяца. Однажды утром на девятой неделе я заметил, что окошечко прикрыто неплотно, и толкнул дверцу. Соседняя каюта была пуста. Мне с трудом удалось дотянуться до туалетного столика и взять пилку для ногтей. За две недели кропотливой работы я перепилил решетку на иллюминаторе; путь на свободу был открыт. Плаваю я хорошо, однако быстро устаю, поэтому я решил дождаться момента, когда яхта будет находиться недалеко от берега. И только позавчера, взобравшись на свой наблюдательный пост, я увидел близкий берег, а после захода солнца, к своему изумлению, узнал остроконечные башенки и массивный донжон замка Сарзо. Неужели мое загадочное путешествие подошло к концу? Всю ночь мы крейсировали в открытом море. Весь вчерашний день — тоже. Наконец сегодня утром мы приблизились к берегу на расстояние, которое я мог преодолеть, к тому же яхта находилась среди скал, и я имел возможность плыть к берегу, укрываясь за ними. Однако уже собираясь бежать, я заметил, что окошечко, которое, очевидно, не заперли, открылось и дверца стучит о переборку. Из любопытства я выглянул в него. В соседней каюте в пределах досягаемости стоял маленький шкафчик; мне удалось его отворить, и я на ощупь вытащил оттуда связку каких-то бумаг. Это оказались письма, в которых содержались инструкции взявшим меня в плен бандитам. Через час, когда я выбрался из иллюминатора и соскользнул в воду, я знал уже обо всем: о причине, средствах и цели моего похищения, равно как и о мерзких кознях, которые уже три месяца как плетутся вокруг герцога де Сарзо-Вандома и его дочери. К несчастью, я опоздал. Чтобы меня не заметили с яхты, мне пришлось некоторое время таиться в углублении скалы и до берега я добрался лишь к полудню. Потом время ушло на то, чтобы добрести до рыбачьей лачуги, обменяться с ее хозяином одеждой и прийти сюда. Было уже три часа. Здесь я узнал, что утром состоялось бракосочетание.
Старый аристократ молча слушал, с возрастающим ужасом вглядываясь в своего племянника. Несколько раз он вспоминал предупреждение префекта полиции: «Вас накручивают, господин герцог, накручивают». Сдавленным голосом он произнес: — Говори… Продолжай… Мне трудно опомниться. Я еще не все понимаю… и боюсь. Племянник продолжал: — Увы! Восстановить ход событий совсем не трудно. Для этого хватит нескольких фраз. Будучи у меня и слушая признания, которые я столь неосмотрительно ему делал, граф д'Андрези узнал многое: во-первых, что я ваш племянник, но знакомы мы мало, так как я покинул Сарзо еще ребенком и с тех пор мы виделись с вами лишь в течение нескольких недель, которые я пробыл здесь, когда просил руки Анжелики; во-вторых, что, порвав с прошлым, я ни с кем не переписывался; и наконец, между ним и мною есть определенное сходство и, если его подчеркнуть, мы станем неразличимы. Вот на этих трех отправных точках он и построил свой план. Он подкупил моих слуг-арабов, чтобы те предупредили его, если я вздумаю уехать из Алжира. Затем вернулся в Париж, взяв мое имя и приняв мой облик, познакомился с вами, стал каждые две недели бывать у вас — короче, жил под моим именем, ставшим для него одной из тех ширм, за которыми он прячется. Три месяца назад «яблочко созрело», как он выражался в своих письмах, и он начал атаку серией сообщений в прессе, но, боясь, очевидно, как бы какая-нибудь газета в Алжире не раскрыла, что проделывается в Париже под моим именем, он приказал моим слугам напасть на меня, а своим сообщникам — похитить. Нужно ли говорить о том, что касается уже вас, дядюшка? Герцога де Сарзо-Вандома била нервная дрожь. Страшная правда, на которую он закрывал глаза, явилась ему во всей очевидности и приняла ненавистный облик его врага. Он схватил собеседника за руки и в порыве отчаяния в упор спросил: — Это Арсен Люпен? — Да, дядюшка. |
