Она понимала, что это именно он будет рад снова ее поскорее увидеть. Поэтому в августе она снова приехала в Ландсмоор-хауз и осталась на неделю.

В октябре она уже прожила здесь две недели. Как-то вечером за ужином при свете свечей Джеймс взволнованным голосом обратился к ней:

– Я понимаю, Целестина, возможно, еще рано… да, наверное, слишком рано еще об этом говорить, но я не хочу совершить еще раз такую ошибку.

– О какой ошибке идет речь? – Целестина вопросительно посмотрела на него.

– Когда с Глорией случилось несчастье, я замкнулся в себе и держал тебя в неведении по поводу своих чувств к тебе. И так случилось, что ты стала женой Генри. Я больше не позволю, чтобы тебя у меня забрал другой мужчина. Во второй раз я этого не вынесу, этого не должно произойти. Человек не создан для одиночества… возможно, когда-нибудь ты захочешь, чтобы рядом с тобой был постоянный спутник. И в этот момент, пожалуйста, подумай обо мне. Я люблю тебя с того самого дня, когда мы впервые встретились, и я буду ждать твоего решения столько, сколько потребуется. Потому что для меня в мире не существует другой женщины. Если я не смогу быть с тобой, то я предпочту остаться один.

Слова Джеймса смутили ее. Она не знала, что ему ответить, лишь прислушивалась к своим чувствам и улавливала нежные отзвуки той любви, которую испытывала к Джеймсу до того, как повстречала Генри.

Целестина вернулась в Лондон, попросив Джеймса дать ей время подумать обо всем в течение зимних месяцев.

В первую годовщину смерти Генри она принесла на его могилу цветы. Она вела с ним немой диалог. Его голос звучал в ее голове, он словно доносился до нее издалека, паря над рядами могил. Это снова был ее Генри, который боготворил ее до тех пор, пока не зашел под арку ворот в старых руинах. Она спросила его, как он смотрит на то, что она примет предложение Джеймса. Он ответил, что не видит рядом с ней никого другого, кроме Джеймса Маркхама.

Тем не менее целую зиму Целестина оставалась одна, испытывая на прочность свои чувства к Джеймсу. Лишь когда она полностью была уверена в себе, она купила билет до Ландсмоора.

Она приехала в самом начале весны. Торес, пасшийся на лугу с остальными собратьями, сразу узнал ее и издал радостное ржание. Позднее в Ландсмоор-хаузе Целестина стояла перед мужчиной, которого любила еще до Генри. Она выглядела немного беспомощной и смущенной:

– Вот и я, Джеймс. Если ты все еще хочешь быть со мной…

Джеймс крепко-крепко прижал ее к себе, будто не хотел больше никогда отпускать.

На этот раз Целестина не стала возвращаться в Лондон. Она поручила своему адвокату продать ее дом в столице и через два месяца стала женой Джеймса Маркхама.

Через девять месяцев у них родился ребенок. Нигде больше Целестина не чувствовала себя так хорошо, как в Ландсмоор-хаузе. Глория Маркхам и Эдвард Браун ей больше не встречались. Не появлялся и табун коней-призраков. В доме царили тишина, покой и счастье.

Однажды во сне она увидела Генри Уорнера.

– Ты счастлива, моя дорогая? – с улыбкой спросил он и нежно погладил ее по белокурым волосам.

– Да, Генри, очень.

– Я очень рад за тебя. И прости меня за все, что я натворил.

– Это не твоя вина, ты был сам не свой. Это все заколдованные руины виноваты.

– Возможно, все было бы по-другому, если бы я туда не пошел.

– Я даже уверена в этом.

– Видимо, судьбе было так угодно, чтобы ты осталась с Джеймсом. Мне нужно было как-то уступить, а сам бы я этого не сделал.

– Ты был хорошим супругом, Генри. Я всегда с любовью буду о тебе вспоминать.

– А я всегда буду приглядывать за тобой и защищать от невзгод, – пообещал Генри и исчез. Он больше никогда не показывался, но Целестина была уверена, что он всегда рядом и всегда готов отвести от нее беду.