— Часто ли бывает здесь этот англичанин?

— Каждый день.

Филлида вскрикнула.

— Она никогда не выходит, — продолжал привратник, — и занимается только работой и своим ребенком.

— Ее ребенком!

Филлида так стремительно бросилась вперед, что Нико не успел остановить ее. Она взбежала по лестнице и остановилась у двери, указанной привратником. Отворив дверь, она быстро вошла, и при виде все еще прекрасной Виолы ее последняя надежда рухнула. Она увидела и ребенка, над которым склонилась мать, — она, которая никогда не была матерью! Филлида не сказала ни слова, фурии заметались в ее сердце. Виола обернулась и заметила ее; испуганная этим странным привидением, черты лица которого дышали смертельной ненавистью, она вскрикнула и прижала ребенка к груди.

Итальянка громко засмеялась и, повернувшись, сошла вниз, где Нико все еще разговаривал с испуганным привратником.

Отойдя с Нико от дома, она вдруг остановилась.

— Отомсти за меня, — отрывисто сказала она, — и назначь твою цену.

— Мою цену, красавица? Это позволение любить тебя. Ты бежишь со мною завтра вечером, я достану паспорта.

— А они?

— Сегодня же вечером у них будет убежище в Консьержери. Гильотина отомстит за тебя.

— Сделай это, — решительно сказала Филлида, — и я твоя!

До самого дома они не обменялись более ни словом, но, когда Филлида подняла глаза на окно комнаты, которую ее вера в любовь Глиндона превратила в рай, тогда сердце тигрицы смягчилось, что-то женственное проснулось в ее душе, как ни была она мрачна и дика. Она конвульсивно сжала руку, на которую опиралась.

— Нет, нет! Только не он, — вскричала она. — Донеси на нее, пусть она погибнет, но он... я отдыхала на его груди, нет, не он.

— Как хочешь, — сказал Нико с сатанинской усмешкой, - но надо, чтобы его арестовали на время. Ему не сделают ничего дурного, против него не будет никакого обвинения. Но она, не жаль ли тебе ее?

Филлида подняла на него глаза. Их мрачный взгляд был красноречивым ответом.

Итальянка не преувеличила своей способности притворяться, которой издавна славятся представители ее народа и ее пола. Ни одно слово, ни один взгляд не показали в этот день Глиндону ужасной перемены, превратившей ее привязанность в ненависть. Хотя и сам он, погруженный в свои планы и думы о своей странной судьбе, не был проницательным наблюдателем. Поведение Филлиды, более кроткое и сдержанное, чем обыкновенно, подействовало на него успокаивающе, и он стал говорить ей о своих надеждах на верное бегство и на лучшее будущее, ожидающее их в других, менее жестоких краях.

— А твоя прекрасная подруга, — сказала Филлида, отворачиваясь с коварной улыбкой, — та, которая должна была нас сопровождать? Ты отказываешься от нее, как сказал мне Нико, в пользу особы, в которой он принимает участие. Правда ли это?

— А, он сказал тебе это, — заметил рассеянно Глиндон. — Ну что же! Нравится ли тебе эта перемена?

— Изменник! — прошептала Филлида. Она быстро встала, подошла к нему, нежно откинула с его лба волосы и страстно поцеловала.

— Эта голова слишком хороша для палача, — сказала она с легкой улыбкой, потом отошла и сделала вид, что занимается приготовлениями к отъезду.

Встав на следующее утро, Глиндон не увидел итальянки; когда он уходил из дома, ее все еще не было. Ему надо было еще раз увидать С., не только для того, чтобы устроить бегство Нико, но также чтобы убедиться, что у него не возникло никаких подозрений, которые могли бы расстроить его планы. С. не принадлежал к партии Робеспьера и втайне даже был ему враждебен, но умел всюду приобретать себе друзей, когда поднимался к вершинам власти.