В тот вечер, когда мы после ужина сидели в гостиной, я вручил ей заветный документ. Она лишь мельком взглянула на него и тут же отшвырнула.

— Зачем тебе это понадобилось? — В ее голосе зазвучали зловещие нотки.

— Я оформляю паспорт.

— Зачем?

— Я собираюсь ехать в Англию. Как только накоплю денег.

Взгляд матери был устремлен на газовый обогреватель, который теперь заменял нам камин. Я не мог разглядеть ее лица за оказавшейся между нами лампой, но свет падал на ее руки, которые стали совсем как у госпожи Нунан — со скрюченными пальцами и набухшими суставами, усыпанные старческими пигментными пятнами, с синеватыми ногтями.

— Чтобы там остаться… — произнесла она наконец.

— Еще не знаю, мама. Но если я останусь, то хочу, чтобы ты тоже переехала туда.

— Я не могу себе этого позволить.

— Я бы помог.

— Я бы не приняла твоей помощи. Как бы то ни было, я бы не вынесла тамошних зим.

— Но ты ведь терпеть не можешь жару, мама.

— Холод еще хуже.

Она механически произносила слова, словно сама себя не слышала.

— Мама, я не хотел тебя расстраивать. Но пришло время поговорить… еще раз. О твоей семье. Потому что это и моя семья.

Повисло тягостное молчание, и, не в силах терпеть его дольше, я первым нарушил его.

— Мама, ты слышала, что я…

— Я слышала.

— Тогда скажи мне… — я запнулся, не зная, о чем спросить. — Я… послушай, я до сих пор помню все, что ты мне рассказывала, когда я был… ну, до того, как я… ты рассказывала про Стейплфилд, про свою бабушку, и я хочу знать… почему ты перестала говорить об этом, почему я ничего не знаю… — Я услышал, как дрожит мой голос.

— Больше нечего рассказывать, — произнесла она после долгой паузы.

— Но как же так? А твои родители? Что с ними случилось?

— Они оба умерли… когда мне было всего несколько месяцев. Я их совсем не помню.

Ее руки свесились с подлокотников кресла.

— И ты жила со своей бабушкой… Виолой… она была твоего отца… или матери?..

— Она была бабушкой по отцовской линии. Я рассказала тебе все, что помнила, когда ты был маленьким.

— Но почему ты перестала рассказывать после того, как я… это все из-за ее фотографии, которую я нашел в тот день?

— Я не помню никакой фотографии.

С каждой фразой ее голос становился все более тусклым и безжизненным.

— Ты должна помнить, мама. Ты была в такой ярости. Из-за фотографии, с которой ты меня застукала в твоей спальне…

— Ты постоянно шуровал в моей спальне, Джерард. Ты же не думаешь, что я помню каждую мелочь?

— Но… но… — Мне до сих пор не верилось в происходящее. — После того дня ты ни разу не упоминала о Стейплфилде…

— Я помню только то, Джерард, что, став старше, ты перестал спрашивать. И хорошо. Нельзя жить прошлым.

— Да, но почему ты перестала говорить об этом?

— Потому что ничего не осталось, — огрызнулась она.