А потом его свободная рука стала срывать с меня одежду, стала шарить по коже, холодная, костлявая, мерзкая. Меня передернуло, я забилась, отбиваясь от прикосновения, отбиваясь от него со всей мочи, выворачиваясь, дергаясь, лягаясь назад.

Он захихикал — жаркий, похотливый звук, исполненный зла.

Треск рвущейся одежды, его пальцы просунулись под меня, нашаривая грудь. Я содрогнулась, борясь с тошнотой, все отчаяннее и отчаяннее пытаясь вдохнуть.

Кол, подумала я, шаря вокруг себя вслепую. Рука зацепила дерево, я вцепилась в него, пальцы судорожно сжались, рука поднялась и ударила назад со всей оставшейся у меня силой.

Я попала в мякоть, ощутила, как она поддалась. Он заревел, отпрянув, давая мне свободу движений. Свободу дышать. Я ловила ртом воздух, и все тело тряслось от этого усилия.

— Ах ты сука! — с силой и жаром вырвались у него слова. — За это я тебя буду делать очень медленно, а потом мой брат допьет тебя досуха. Не будет тебе легкой смерти, девочка.

— Твой брат мертв, — произнес голос такой ровный, такой смертоносный и такой чертовски холодный, что я даже не сразу узнала Броуди. — И ты тоже сейчас умрешь.

Тяжесть убралась с меня, я смогла двигаться, заставила дрожащие руки и ноги шевелиться, вскочила и развернулась, держа в руке окровавленный кол.

Мощные пальцы Броуди держали за шею какого-то коренастого мужика, оторвав от земли на добрых шесть дюймов. Для такого нужна сила, которую мне себе даже вообразить трудно, но Броуди это будто даже не стоило усилий. Единственным признаком напряжения были побелевшие пальцы. Медленно, очень медленно выжимавшие жизнь из моего несостоявшегося убийцы.

Да, не будет легкой смерти, как он сам говорил.

— Броуди…

— Никто не может напасть на тебя и остаться в живых, — отрезал он, не отводя глаз от коренастого. — Никто.

Не только гнев был в его голосе, но и чувство собственника. Это говорил волк, защищающий то, что ему принадлежит.

Меня.

В другое время у меня от такого сердце бы заплясало, но такая реакция казалась неуместной посреди кладбища, где вервольф медленно душил свою жертву. Хотя факт, что вампир это полностью заслужил, оспариваться не мог.

— Броуди, черт побери, убей его быстро! Ты — не он. Я не хочу, чтобы ты был такой, как он или кто-либо другой из тех, кого мы убиваем.

Я не хотела, чтобы он получал удовольствие от этого процесса, а защитник в нем явно ловил кайф.

Пальцы согнулись, ночь прорезал громкий треск. Вампир обмяк, и Броуди отпустил его, бросил на землю, как мусор.

— Боже мой, прости меня! — обратился он ко мне тихим и вдруг усталым голосом. При виде страдания в его глазах, страха, все еще застывшего в чертах лица, у меня сердце сжалось. — Мне нет оправдания…

Я не дала ему договорить, бросилась к нему в объятия. Ощутила, как его руки обняли меня, прижали к нему. И эти руки дрожали еще сильнее, чем я.

— Да все хорошо, я здесь, я жива.

— Я испугался, что потерял тебя второй раз по собственной глупости. — Он жарко шептал мне в ухо. — Я почувствовал твой страх, пронзила мысль о жизни без тебя, и я впал в панику. Без тебя я не могу жить, Ханна. И не хочу.

Я высвободилась из яростных объятий, заглянула в эту невероятную красоту зеленых глаз. В эту честность. В эту любовь. Вдвое сильнее захотела вернуть бывшее, но меня не отпускал призрак прошлого Рождества.

— И все же ты ушел на целый год. Я не могу это просто так забыть, Броуди.

Я ему говорила, что меня не интересуют причины, но это была чистейшая ложь.