— Нет, — ответил я. — Хорошо, я это обмозгую, капитан. И обязательно сделаю вид, что ничего не вижу и не слышу. — Я допил остатки пива и поднялся. — Думаю, сейчас мне лучше уйти. Хочу вернуться вовремя и помочь дяде Эму.

Вейс не стал меня задерживать. Он немного торжественно пожал мне руку, когда я прощался. Миссис Вейс вышла в комнату из кухни. Она вытерла руки о передник и тоже пожала мне руку. Сам не знаю почему, я почувствовал, что оказался в глупом положении. Потом она сказала:

— Не позволяйте ему вас уболтать, а то окажетесь замешанным в эту историю, Эд.

— Ну, меня не так-то легко провести, — сказал я.

Возвращаясь назад на ярмарку, я решил, что не буду лезть в это дело. То есть не буду высовываться. Заниматься своими делами — ещё не значит принимать сторону убийцы.

В воздухе стоял легкий туман, огни ярмарочной площади слегка мерцали, образуя световой круг радиусом в два километра. Все вокруг в этот тихий вечер казалось нереальным.

Я остановился у центрального входа и впервые рассмотрел его как бы со стороны. Он казался широким, сверкающим и веселым, как врата рая, а всего в десятке шагов от него проходила улица. Я увидел центральную аллею и стоящие вдоль нее балаганы, услышал взвизги, несущиеся со стороны американских горок, грохот барабана зазывалы, старающегося привлечь внимание зевак. Все эти звуки сливались в единый голос — голос ярмарочной толпы. Мне казалось, что я впервые вижу ярмарочную площадь, впервые слышу этот гул. Вокруг меня спешили люди, к центральному входу устремлялась настоящая толпа — более многочисленная, чем в субботние или воскресные вечера, несмотря на туман и угрозу дождя. И эта толпа была прекрасна, у нее был щедро раскрытый карман. Между прекрасной толпой и просто большой толпой существует огромная разница. Но в этот вечер толпа была и прекрасной, и большой одновременно.

Я было направился к центральному входу, но потом передумал и решил пробраться к нашей палатке с задней стороны. Мне нужно было избавиться от тромбона. Я не хотел идти с ним по центральной аллее — тогда любой встречный мог спросить меня, где я на нем играл. Я подлез под боковую стенку нашего балагана, рискуя получить удар бейсбольным мячом прямой глаз. Но все обошлось. Дядя Эм и Мардж Хогланд занимались делом. Дядя Эм обратился ко мне:

— Разве спектакль уже кончился, Эд?

Я сообразил, что он дает мне понять, как он объяснил Мардж причину моего отсутствия. Я принял игру.

— Я не стал ждать конца. Пьеса так себе.

Дядя Эм тихонько подтолкнул меня в угол балагана, где Мардж не могла нас услышать.

— Я не советовал бы тебе толочься здесь, Эд. Я пообещал Мардж часть выручки, а если ты останешься, она подумает, что я в ней не нуждаюсь и ей пора уходить. Так что двигай отсюда, ладно?

— Хорошо, но…

— Никаких «но». Послушай, Мардж нужны деньги. В последнее время дела у Хоги идут неважно. Кроме того, он проигрался. Сначала он просадил пятьдесят долларов в очко в начале недели, а потом еще шестьдесят долларов — в рамми вчера вечером и…

— И ты их у него выиграл?

— Шестьдесят долларов выиграл я. Вот я и пытаюсь теперь вернуть часть денег Мардж. Ей нужны деньги хотя бы на карманные расходы. Так что иди с богом!

— Хорошо, хорошо, — сказал я, — только не толкайся!

— Я тебя только подталкиваю. Вот тебе десять центов, пойди купи себе поесть.

И он засунул что-то в нагрудный карман моей куртки. Я не рассмотрел, сколько там было, но точно знал, что это не меньше чем пятидолларовая бумажка, а никак не десять центов.