Наутро я взял на прокат машину, поехал в Западный Массачусетс и уже через сорок восемь часов был владельцем загородного дома: две большие комнаты, одна с огромным камином, другая с дровяной печкой, а между ними кухонька с окном, выходящим в сад, где росло несколько старых яблонь с узловатыми стволами, удобный для купания большой овальный пруд и исковерканная бурей разлапистая ива. Ставшие моей собственностью двенад цать акров земли находились через дорогу от живописных болот, где гнездились дикие водоплавающие, и в двухстах футах от грунтового шоссе, проехав по которому почти три мили, ты попадал на асфальтированную трассу и, спускаясь с горы зигзагами, еще через пять миль оказывался в Атене. Атена — городок, в котором преподавал Э. И. Лонофф, когда я виделся с ним в 1956 году — с ним, его женой и Эми Беллет. Дом Лоноффа, построенный в 1790 году и переходивший в семье его жены из поколения в поколение, располагался в десяти минутах езды от только что купленного мною домика. И то, что именно в этих местах Лонофф прятался от людей, инстинктивно подвигло меня устроить здесь и свое убежище. Это — и еще тот важный для меня факт, что, познакомившись с Лоноффом в возрасте двадцати трех лет, я никогда с тех пор о нем не забывал.

Пользоваться винтовкой я выучился в армии, так что теперь, купив ствол двадцать второго калибра в торговавшем оружием местном магазинчике и несколько дней постреляв из него в лесу, снова обрел былой навык. Хранилась винтовка в стенном шкафу рядом с моей кроватью, ящик с патронами стоял там же, на полу. Я договорился об установке охранной системы, соединенной с военным гарнизоном штата, и устроил наружное освещение по углам крыши, спасающее от черноты на участке в случае возвращения затемно. Затем я позвонил Эм Джей и доложил ей о принятых мерах.

— Может быть, здесь, в лесу, я рискую и больше, но чувствую себя в гораздо большей безопасности, чем в городе. Нью-йоркская квартира остается за мной, но пока не иссякнет этот поток писем с угрозами, жить буду в основном здесь.

— Кто-нибудь знает о вашем местопребывании?

— Пока только вы. Почту будут пересылать по другому адресу.

— Понятно, — хмыкнула Эм Джей, — я не назвала бы этот план наилучшим, но он дает вам чувство безопасности, а это главное, к чему надо стремиться.

— Я буду наезжать в Нью-Йорк, но постоянно поселюсь здесь.

— Тогда желаю всего наилучшего, — сказала она, объяснив, что в таком случае мое дело передается в бостонское отделение ФБР.

Мы распрощались, и ночь напролет я терзался из-за своего необдуманного поступка: мучило чувство, будто все то время, что ко мне приходили угрозы, именно Эм Джей Суини была надежной стеной, защищавшей меня от АК-47 моего корреспондента.

Поток писем с угрозами постепенно сошел на нет, но я не бросил своего лесного убежища. К тому времени оно сделалось домом, и я провел в нем одиннадцать лет. Здесь писал книги, здравствовал, потом заболел раком, подвергся радикальному лечению и незаметно для себя, не чувствуя сменявших друг друга фаз, постарел. С ходом времени свыкся со своим одиночеством — не мучительным, а приносящим приятное чувство легкости и свободы — парадоксально, но прежде всего свободы от самого себя. Дни, заполненные только работой, успешно скрашивало удовлетворение. Неожиданно нападавшие приступы тоски безотказно купировались привычными способами. Если они вдруг нападали среди дня, я вставал из-за письменного стола и отправлялся на прогулку длиной миль пять, по лесу или вдоль реки; если накатывали вечером, откладывал книгу, которую читал, и слушал музыку, способную захватить меня целиком, например квартет Бартока. Так я возвращал себе внутреннее равновесие и снова вполне примирялся с одиночеством. Свобода от навязываемых ролей казалась предпочтительнее трений, беспокойства, конфликтов, бесцельной суеты, раздражения, которые начиная с определенного возраста лишают привлекательности человеческие отношения, неизбежные при насыщенной, полноценной жизни.