– Ну, Глафира, все эти твои грехи я от тебя уже слышал, и не по одному разу. Говоришь, что завистлива? Так я тебе еще месяц назад велел по тридцать раз утром и вечером «Богородицу» читать. С поясными поклонами. Читаешь?

– Читаю, батюшка. Только не сильно помогает.

– Значит, плохо читаешь. Без усердия.

– Да уж стараюсь.

– Стараешься, да не так. Кабы все правильно делала, то и сердечное умиление бы пришло, и мысли греховные от тебя бы разбежались.

– Да где уж тут. Только еще пуще одолевают. На Сережку срываться начала. Раздражает он меня.

– Это ты уж совсем напрасно. Сережа у тебя замечательный. И все не одна ты. Родной внучок с тобой.

Последовала пауза. А затем баба Глаша произнесла:

– Не родной мне этот мальчик.

– Как же он у тебя оказался?

– Взяла под свою опеку, потому что рассчитывала, что в старости да в немощи он мне подмогой будет, а он вон каким оказался. Один день вроде как ничего, даже что-то разумное от него услышишь. А иной раз так его накроет, что только держись. Бормочет что-то несуразное, а к чему, и не поймешь. Станешь прислушиваться, вовсе ум за разум зайдет. Думаете, легко мне с ним? На одни лекарства сколько денег уходит! Инвалид!

Священник помолчал.

– А где его родители?

– Померли.

– Оба?

Молчание. Потом снова раздался голос священника:

– Глафира, зачем ты меня сегодня звала? Эти грехи, в которых ты мне исповедуешься каждый раз и которые каждый раз я тебе отпускаю, не могли так сильно тебя тяготить. Скажи, есть что-то еще? Что-то, о чем ты хотела со мной поговорить особо?

Снова молчание. Саша начал опасаться, что не услышит ничего интересного, как внезапно Глафира произнесла:

– Скверная я по молодости была девка. Грешила много.

– Все по молодости грешат. Это уж с годами к человеку разумение приходит. А таких, чтобы с юности себя блюли, единицы.

– Гулящей я была совсем. Денег за связь не брала, а все равно мужиков у меня много было. И разные попадались, и женатые, и с детьми, и вдовые.

– Это плохо. Что же ты так?

– Замуж сперва очень хотелось, а никто не брал. Потом поманил один, да тоже… не сложилось у нас. Так и вся жизнь прошла, а не удалось мне в счастливом замужестве пожить. За то саму себя и корила. За то самой себе и мстила. Бедная я была, и семья у нас бедная, и жилья своего не было, и приданого не было. Да еще и красотой особой не блистала, кому такая нужна?

– Нужно было молиться, жених бы и нашелся.

– Это я теперь понимаю. А в ту пору какие молитвы? Будто бы вы, батюшка, сами не помните, как мы раньше без Бога-то жили. Да я не о том покаяться хотела. Те грехи по сравнению с главным грехом я и за грехи-то не считаю.

– Интересно.

Голос священника посуровел. Но баба Глаша словно бы и не замечала.

– Был у меня мужчина, постарше меня он был, и образованный, и начитанный. Не то что я, дура малограмотная, деревенщина неотесанная.

– Зачем ты так, Глафира?

– Уж как есть. Сама знаю, что я наукам не обучена и красиво говорить не умею. Но Господь ведь человека не за образованность любит, правильно я рассуждаю? Господу нужно сердце чистое, а у меня на сердце тьма. Черное я тогда дело сделала. Сразу двух близких мне людей погубила.