Похороны состоялись в довольно ветреный летний день. Мэллори, Кейт и Полли принимали соболезнования. Битком забитая церковь постепенно пустела. Органист играл «Срок, отпущенный тебе Господом, истек».

На отпевании присутствовала почти вся деревня, а также уцелевшие друзья и родственники тети Кэри. Одного пожилого мужчину привезли в инвалидном кресле из самого Абердина. Мэллори был тронут, но не удивлен таким количеством скорбящих. Может быть, любить его тетю было нелегко, но не нравиться она просто не могла.

Лоусоны еще немного постояли у могилы. Тем временем все остальные либо разъехались по домам, либо ушли в Эпплби-хаус. Мэллори всегда думал, что смерть человека, прожившего долгую и счастливую жизнь, перенести легче, но теперь понял, что ошибался. Он был рад этому внезапному уходу, хотя и огорчался, что не успел проститься с покойной. Тете Кэри было бы трудно смириться с долгим и болезненным концом. Он чувствовал, что Кейт, очень любившая старушку, беззвучно плачет. Полли, присутствовавшая на этом, по ее выражению, «эмоциональном армрестлинге» против своей воли, стояла в нескольких метрах от родителей и пыталась делать грустное лицо, но при этом нетерпеливо жевала нижнюю губу. Искренняя скорбь была ей чужда, потому что она не видела свою двоюродную бабушку много лет и не собиралась лицемерить.

Они медленно вернулись туда, где люди ели запеченное мясо и пили сидр из яблок, собранных в саду, который дал название дому. Все организовала Бенни Фрейл, компаньонка покойной, отказавшаяся от помощи других. Бенни хотелось чем-то заполнить эти дни, худшие в ее жизни. Она вертелась волчком, как охваченный скорбью дервиш.

Хотя двери, разделявшие огромные комнаты первого этажа, были раздвинуты заранее, люди начали выходить на веранду и в сад. Две деревенские девушки в джинсах и теннисках разносили подносы с комковатым темно-коричневым печеньем и сероватыми пирожными. Многие пили, хотя чаша для пунша, наполненная безалкогольным фруктовым напитком, оставалась нетронутой. Казалось, все предпочитали домашний сидр. И правильно делали. Большинству гостей предстояло идти домой пешком, а тот, кто остановился в ближайшей гостинице, расположенной в Принсесс-Рисборо, мог добраться туда на такси.

«Сразу видно, — думала Кейт, обводя взглядом чинную толпу, — что большинство присутствующих довольны собой. Для чего существуют похороны? Ответ ясен. Чтобы каждый пришедший радовался тому, что он еще жив». Но это было не совсем верно. Попадались и те, кто искренне оплакивал покойную. Например, миссис Крудж, убиравшая Эпплби-хаус тридцать лет. Но долго выдерживать постную мину трудно. Женщина, которая несколько часов назад рыдала на кухне, теперь улыбалась, болтала и нервно теребила складки черной вуали, неумело пришпиленной к бесформенной фетровой шляпе.

Лоусоны приехали в Форбс-Эббот на пять дней. Кейт принесла Мэллори бокал и обнаружила в муже перемену. Перемена была крайне незначительной — никто другой ее не заметил бы, — но когда она тронула его предплечье, сухожилия которого всю жизнь были натянуты, как струны скрипки, те слегка подались.

— Местные ничего не умеют, — сказал Мэллори, но бокал все же принял. — Я знаю это с давних пор.

— Как по-твоему, нам следует обойти гостей? — спросила Кейт.

— Поскольку ближайшие родственники покойной — это мы, я думаю, все должны подходить к нам, — высказалась Полли. — Как на греческой свадьбе.

Если бы она смогла долго простоять на месте и при этом приятно улыбаться, возможно, кто-то действительно положил бы деньги на ее поднос. Но это должны быть очень большие деньги, потому что ее долг огромен. Чертовски огромен. Хуже всего, долг становился больше не по дням, а по часам. Распухал, как джинн, вырвавшийся из бутылки. Полли рассердилась на себя и попыталась думать о настоящем.