Семенову уже доложили, что совсем недавно в Чите появился какой-то бывший прапорщик Лазо, тут же развивший бешеную деятельность, сколачивая из разрозненных отрядов сторонников большевиков местную бригаду Красной гвардии, ядром которой стал полностью большевизированный Первый Аргунский казачий полк, казармы которого, кстати, располагались как раз здесь, на станции Даурия.

Есаулу стали известны фамилии нескольких местных большевистских заводил, и он, как и обещал, устроил расправу над их родными. В этом деле особенно отличились подчиненные барона Унгерна. Не отставал от них и назначенный Семеновым комендантом станции подъесаул Тирбах. Пороли и вешали, не жалея ни баб, ни стариков, ни детей. Сам же Семенов считал, что в уже начатой им гражданской войне всякая мягкотелость и гуманность должны быть отброшены.

Не оправдались надежды есаула и на массовое выступление казаков в большевистских тылах. Результат рассылки воззваний оказался ничтожный. Конечно, на его стороне узкий круг богатых казаков, уже давно занимавшихся торговлей и ростовщичеством. Но эти люди составляли в казачьей массе абсолютное меньшинство и, как правило, сами не рвались проливать кровь за освобождение России от большевистской заразы. Основная же масса казаков устала от затяжной трехлетней войны, а ее беднейшая часть, кроме того, всецело находилась под влиянием большевиков, обещавших им новую счастливую жизнь.

Поднять их на восстание против большевистской власти могла только какая-нибудь сделанная ею глупость, вроде ликвидации казачьего сословия. Но в Петрограде глупостей делать не желали и, как уже стало известно Семенову, всячески одергивали своих не в меру горячих местных товарищей.

Декрет о советском казачестве, текст которого был найден на станции Даурия, был внимательно изучен есаулом Семеновым и вызвал у него досаду. Получалось, что большевики опять его обошли.

Единственным шансом для есаула Семенова было взять Читу и провозгласить себя походным атаманом Забайкальского казачьего войска. В случае успеха японцы обещали официально признать его правителем Забайкалья и оказать помощь людьми, оружием, боеприпасами, артиллерией и бронепоездами.

Теперь же, вместо стремительного продвижения вперед, он топчется здесь, у подножья Нерчинского хребта. Надо срочно отправлять отряд капитана Окомуры к фронту, но как это сделать, Семенов не понимал. Пешим порядком их не пошлешь – японские солдаты не привычны к сибирским морозам и просто замерзнут в пути. Новый паровоз со станции Маньчжурия Семенов уже вызвал. Но пока он придет, пройдет немало времени. Задержка бесила – и так на исправление стрелок и приведение в порядок водокачек ушло почти полтора дня. А что будет дальше, если, прорвавшись за Нерчинский хребет, он и там обнаружит такие вот сюрпризы? К тому же начала портиться погода, а это грозило его планам дальнейшими задержками.

29 января 1918 года, вечер. Забайкалье, станция Борзя

Комиссар Забайкальской бригады Красной гвардии Сергей Лазо только что вернулся с перевала на Нерчинском хребте, где сводный батальон под командованием Дмитрия Шилова, состоящий из читинских рабочих и мадьяр-интернационалистов, второй день отбивал атаки разноплеменных семеновских отрядов. Аргунцев, полностью собранных и готовых к бою, они с Зиновием Метелицей держали пока в резерве. Если Семенов все же сумеет подтянуть к хребту имеющуюся у него японскую артиллерию, то читинцы не выдержат натиска и будут вынуждены отступить. Правда, внушала надежду телеграмма, полученная им от командира питерского отряда товарища Бесоева, выехавшего из Петрограда к нему на помощь.