|
Потом складывает их вместе и рвет еще пополам. И еще. И еще. На кусочки. На конфетти. Он говорит: — Если ты хочешь иметь успех на телевидении, постарайся хотя бы изобразить улыбку. Хотя бы сделай вид, что люди тебе не противны. Там, в гримерке, у блондинки отвисает челюсть. Она хлопает ртом в ярко-розой помаде: раз, другой, третий — как рыба, которую вытащили из воды, и говорит: — Ах ты сволочь… И в это мгновение входит редактор с этим пожилым дядькой, который для удаления пятен. Редактор говорит: — Так, ладно. У нас есть всего один блок. Думаю, пустим видеокурсы… Старый Прыщ смотрит на зализанного молодого человека, как смотрят на покупателя в универмаге, который заказывает товаров на полмиллиона, и говорит: — Томас… Блондинка просто сидит, держа свою чашку с остывшим кофе. Редактор снимает маленький радиомикрофон с ремня пожилого дядьки и отдает его зализанному молодому человеку. А он говорит пожилому: — Доброе утро, папа. Старый Прыщ хватает его за руку, трясет ее и говорит: — А как твоя мама? Девушка, что продавала колготки «Надень и худей». Девушка, которую ты бросил. Наша мисс Блондинка встает. Поднимается на ноги, чтобы уйти восвояси, сдаться, признать свое поражение. Зализанный молодой человек проверяет выключатель на микрофоне и говорит: — Она умерла. Умерла, ее похоронили, а где, он не скажет. А если скажет, то назовет не тот город. И вдруг — брызги и плеск. Его волосы и лицо — холодные и мокрые. Он весь в кофе. В холодном кофе. Рубашка и галстук испорчены. Волосы, прежде зализанные назад, облепили лицо. Наша блондинка забирает у него микрофон и говорит: — Спасибо за добрый совет. — Она говорит: — Видимо, следующей пойду я… Но что хуже всего, хуже слишком светлых волос, «бликующих» в кадре, хуже его испорченной прически и залитой кофе рубашки: наша изящная стройная девочка влюбилась в него до беспамятства. Вот такая херня. 4. В холле, обтянутом синим бархатом, что-то с грохотом катится вниз по лестнице — из сумрака на балконах первого яруса. Ступенька за ступенькой, грохот все громче. Вот он уже обретает зримую форму чего-то черного и круглого. Оно катится вниз, со второго этажа. Это шар для боулинга. С глухими ударами — вниз по ступеням широкой лестницы. Черный, беззвучный, шар Сестры Виджиланте пересекает холл, выстланный синим ковром, — мимо Коры Рейнольдс, который сидит, лижет лапу, мимо мистера Уиттиера в инвалидной коляске, который пьет растворимый кофе, мимо Леди Бомж с ее бриллиантовым мужем — потом ударяется в двойные двери, черный, тяжелый, и исчезает в зрительном зале. — Пакер, — говорит Леди Бомж своему бриллианту. — Мы здесь не одни, в этом доме. Здесь есть что-то еще. — Понизив голос до шепота, она спрашивает у бриллианта: — Это ты? Этот маленький стеклянный квадратик, который надо разбить только в случае пожара, — Мисс Америка уже его расколотила. Она обходит все эти маленькие окошки в красных металлических рамках, рядом с которыми на цепочке висят молотки; разбивает стекло, дергает рычажок. Сначала в холле. Потом — в галерее, отделанной в стиле китайского ресторана: сплошной красный лак и гипсовые Будды. Потом — в вестибюле в подвале, в «храме майя», под плотоядными взглядами резных индейских воинов. Потом — в галерее «Тысяча и одной ночи», что идет вдоль балконов второго яруса. |
