– Голос знакомый, не знаю.

Они сели на траву. Надя достала из сумки бутылку с холодным чаем. Разговоры вились вокруг водоотвода, внутри него и около. Вскоре из-за кустов показался мужчина лет шестидесяти, в очках и с седой бородкой. Веретенников, которого школьники звали Веретено.

– Михаил Петрович, – кивнул Олег.

Учитель постарел и осунулся, за стеклами различались нездоровые круги. Вид у него был такой, будто он неделю страдал от бессонницы. Но память пожилого педагога оставалась крепка.

– Здравствуйте, Олег. Здравствуйте, Наденька.

Бывшие ученики поздоровались.

– Приготовьтесь, Михаил Петрович, – сказала Надя, – там жарко, и собака…

– Я понял, – учитель тряхнул мешком, который держал в руке. – Он пропал в понедельник.

Веретенников был человеком вредным и мстительным и посодействовал, чтобы Толмачева не пустили в десятый класс. Но, глядя на дрожащие щеки учителя, Олег проникся к нему сочувствием.

Веретено залез в водоотвод.

– Что-то он сдал, – шепнула Надя.

Спустя минуту прозвучал усиленный эхом крик скорби.

Надя стиснула запястье Олега. Дул ветерок, гремели грузовики.

В цементном конусе Веретенников присел на корточки и о чем-то ласково говорил с мертвым животным.

– У него, наверное, никого не было, кроме этого пса.

– Помогу ему, – Олег шагнул к трубе, но Веретенников уже брел наружу. Мешок он прижал к груди, наплевав на запах. Голова дохлой собаки торчала из ткани, словно учитель нес укутанного младенца.

– Это Ромео, – сказал Михаил Петрович. Олег мысленно взмолился, чтобы Веретенников не расплакался. – Ромео любил огурцы и гулял с козами. Он был очень добрым.

– Мы видели бешеную лису вчера, – сказала Надя. – Она могла напасть на собаку.

– Это не лиса, – отрезал Веретенников, и что-то темное мелькнуло в его взоре.

Ромео дернул окоченевшей лапой.

– Похороню его, – сказал учитель.

Он потопал прочь, опустив плечи, сгорбившись, баюкая собаку как сына.

Надя шмыгнула носом, внезапно разрыдалась. Олег обнял ее и целовал волосы, покуда слезы не иссякли. Вопрос, который Надя задала, посмотрев Олегу в глаза, поставил его в тупик.

– Влада и это предвидела?

– Она была ребенком, – буркнул Олег, не веря в то, что говорит, – ребенком, а не чертовой Вангой.

Надя принюхалась к своим локонам.

– Мне нужно принять душ, или я умру.

Он проводил ее через безлюдный поселок. Создавалось впечатление, что населяют Свяжено исключительно куры и цепные кабысдохи. В субботу сельчане прятались по хатам. Лишь УАЗ Hunter с полицейской мигалкой на крыше прокатил за березами.

– Заходи, – сказала Надя, отворяя калитку, – днем мама спит.

Олег устроился на пеньке. Листал фотографии, отправленные напарницей по блютузу, – снимки из трубы. «Нинка сосет». «Рэп-кал». Калека-свастика. А это… он перевернул мобильник: «Гена Хрюк».

Надя вышла из дома. В банном халате, с полотенцем через плечо. Пульс Олега участился.

– Что? – улыбнулась она.

– Да так. Ты красивая.

– Ты тоже ничего, Супермен.

Она нырнула в будку летнего душа. Зашумела вода.

«Гена Хрюк»…

Надины ключицы, пышные бедра отвлекали от главного.

Рэп – кал? Некая Нинка действительно славится благодаря фелляции?

Кто убил собаку Веретенникова? И что за чертовщина с лисой?

«Орешки не для моего ума», – он почесал висок.