– Я замерзла.

– Давай возвращаться, – согласился Рома.

По безлюдному пляжу… по хрустящим скорлупкам ракушек… по чьим-то причудливым следам.

В коттедже она приняла душ и надела красное платье из дорогой шерсти, отлично подчеркивающее фигуру. Нет, училка и в лучшие свои годы не составила бы ей конкуренцию.

Платье произвело на Рому должный эффект. И нестриженый байкер на парковке у кафе буркнул нечто грубо-комплиментарное. Рома приосанился, покрепче обхватил локоть спутницы.

Окна кафе смотрели на залив. Темно-серая муть бесновалась и клокотала, волны взрывались грязной пеной у пирса.

Под скелетом доисторической рыбины сидела старуха с белоснежными косами, мумия некогда красивой женщины. Рядом нахохлилась над планшетом девочка-подросток. Больше посетителей в кафе не было.

Рома направился к дальнему столу.

Да, конечно, он приезжал сюда с женой. Лечить ее стерильное чрево. Но Коготь оказался бессилен…

Стены кафе оклеивали пожелтевшие страницы советских и постсоветских газет. Бисер букв, точно мошкара, черно-белые фотографии моря.

Пока угреватая официантка сервировала стол, Лида прыгала глазами по статьям, поражаясь скучным темам и кондовому языку. Там широкими коридорами техникумов шагали в свет специалисты консервного завода, труженики моря тащили невод с дарами, и Посейдон собирал гостей на традиционный фестиваль.

Разве не замечал никто из горе-журналистов, как на самом деле здесь страшно? Какой безысходностью веет из щелей, как тоскливо кричат чайки, как любимый мужчина врет, смакуя вино, и мертвый каменный член ложится тенью на потраченный впустую год?

– Что с тобой, котенок?

Его теплая ладонь накрыла ее кисть.

Действительно, что? Она же мечтала об этой поездке, о том, чтобы побыть с ним наедине. И плевать на дождь, в коттедже есть кровать и душевая кабина, подоконник и мохнатый ковер у камина. Они отметятся везде, и вернутся с детьми, и будет солнце, лето, и чайки станут голосить совсем иначе…

Лида встряхнула волосами и наклонилась, чтобы поцеловать Рому. Девочка-подросток и статная старуха молча ели суп и не моргая пялились в окно.

Вибрация Роминого мобильника прервала поцелуй.

– Коллега, – сказал он. – Я на секунду.

Он ушел, а Лида оцепенело вперилась в стену. Зернистый снимок на уровне ее лица: заледеневшая отмель и прорубь в виде креста.

«Вчера, 19 января, православные христиане отпраздновали Крещение Господне. Важным атрибутом даты является ныряние в предварительно освященные водоемы, смывание накопленных за год грехов»…

Идея купания в ледяной воде ужасала уже сама по себе. А уж в бескрайнем море, где из мглы за тобой могут следить прямоугольные зрачки головоногих моллюсков…

«Обряд Крещения совершался под присмотром медиков. Ими было госпитализировано двое пострадавших. Один человек погиб. Его съел Бог».

«Что за ерунда, – нахмурилась Лида, – какая-то бессмыслица».

Она обернулась к барной стойке, словно ища объяснений. Официантка застыла как вкопанная и таращилась на нее в упор. Старуха и девочка тоже наблюдали за Лидой из-под скелета рыбы.

– Ну как ты тут? – спросил Рома, заслоняя чужаков.

Его шея покраснела, как бывало, когда он злился. Значит, разговор с «коллегой» перерос в дискуссию.

– Ты обещал рассказать ей о нас в мае, – произнесла Лида.

Он оторвался от тарелки с осетром.

– Май начался сегодня. Я все помню, котенок.

Она кивнула, изучая его. Он выглядел старше, чем обычно: потрепанный мужик с проклевывающейся залысиной и сеточкой морщин в уголках добрых честных глаз.