– Девочки, я принесла вам ночные сорочки, – объявила она, указав на одежду, перекинутую через правую руку. – И халаты. И зубные щетки.

– Марта, ты просто чудо. – Оливия поднялась и направилась к ней, чтобы забрать вещи. – Спасибо.

Марта улыбнулась сначала ей, потом Саре:

– Хорошо, что вы снова дома, мисс Оливия. И вы тоже, мисс Сара.

Марта ушла, и Оливия закрыла за ней дверь. Повернувшись к дочери, она увидела, что Сара застыла у кровати с широко распахнутыми глазами.

– Она назвала меня мисс Сара.

– Так здесь принято. Не бери в голову.

Сара наморщила нос.

– Не буду.

– Вот и хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы твоя головка распухла до размеров воздушного шарика. Потому что, если шарик лопнет, твои мозги разлетятся по всем стенам и…

– Это противно!

– Я знаю. – Оливия усмехнулась. Ей хотелось взбодрить девочку, и, похоже, это удалось.

Несколькими минутами позже мать с дочерью, в халатах и с зубными щетками в руках, уже направились через холл в ванную умываться и чистить зубы. Было уже слишком поздно, и для успокоения совести Оливия сказала себе, что ничего не случится, если Сара один раз пропустит обязательную ежедневную ванну. Умывшись, они облачились в одолженные им Мартой ночные сорочки: Сарина была точной копией голубой рубашки без рукавов, которая была на Хлое, только розовая, а вот принадлежность зеленой нейлоновой сорочки длиной до колен, которую надела Оливия, определить не представлялось возможным. Они вернулись обратно в спальню, закрыли дверь, выключили свет и забрались в кровать.

Оливия решила подождать, пока Сара заснет, а затем спуститься в кухню и, если новостей не будет, обзвонить все больницы, пока не найдет ту, в которую отвезли Большого Джона. Наверняка это одна из больниц в Батон-Руж, а их там не так уж и много.

– Прочитай молитву, – велела она Саре, как делала каждый вечер.

За окном продолжали мерцать огоньки, их свет проникал сквозь занавески, разгоняя ночной мрак. Лежа рядом с дочерью, Оливия слушала, как Сара бормочет слова молитвы.

В детстве Оливия читала ту же самую молитву в этой самой комнате. В темноте ей опять стало казаться, будто время повернуло вспять, будто это ее мать лежит рядом с ней, вслушиваясь в ее слова, и на секунду видение стало настолько реальным, что по ее спине пробежал холодок. Вот тебе и «обман памяти».

– Ма-а, ты расстроилась из-за того старика? – спросила Сара, завершив молитву. И снова Оливия усилием воли вернулась в настоящее.

– Я беспокоюсь за него, – ответила Оливия. – Надеюсь, с ним все будет в порядке.

– Я должна помолиться о нем тоже?

– Это было бы очень мило.

– Господи, благослови этого старика, – произнесла Сара, и Оливия не смогла сдержать улыбку.

Секунду Сара молчала, затем проговорила:

– Эта Хлоя – такая неприятная, правда? И мы ей не нравимся.

– Просто она нас не знает. Как только узнает получше, то обязательно полюбит, особенно тебя. Я хочу сказать, нет никаких причин тебя не любить.

– Это правда? – Сара сонно зевнула и плотно прижалась к ней.

– Ну все, тс-с-с. – Оливия поцеловала дочь в щеку.

– Расскажи мне о своем детстве, – попросила Сара, как делала это каждый вечер.

Обычно Оливия начинала рассказ, но сегодня ночью воспоминания казались слишком близкими, слишком реальными.

Настолько реальными, что ей было жутковато… Кроме того, она устала и переволновалась.