Они поднялись на последний холм улицы Муфтар. Днем это была одна из самых многолюдных торговых улочек Парижа: фермерские продукты, разноцветные шарфы, продавцы фалафеля, киоски с мороженым джелато и толпы невыносимых туристов. Ночью тут все было закрыто и тихо. Париж – торговый город, но все его рынки и базары ночью отправлялись на покой. Все, за исключением одного.

Селин повела их за угол, и дальше, по еще одной узкой и извилистой улице.

– Мы почти пришли.

Она старалась, чтобы в ее голосе не было слышно радостного предвкушения: Роберт и Стивен доходчиво объяснили ей, что Круг не одобряет Сумеречные базары. Жители Нижнего мира разгуливают там вперемешку с простецами, незаконные товары переходят из рук в руки, тайны свободно покупаются и продаются? Ну уж нет. Валентин объявил все это недостойными последствиями слабости и коррумпированности Конклава. Когда Круг придет к власти, заверил ее Стивен, все Сумеречные базары будут навсегда закрыты.

Селин всего несколько месяцев провела в Круге, но уже успела выучить простой урок: если Валентин что-то ненавидит, ее долг чувствовать то же самое.

И она очень старалась.

Париж всегда предоставлял для этого массу возможностей. Это город призраков, в большинстве своем недобрых. То одна революция, то другая, залитые кровью баррикады, головы, катящиеся из-под ножа гильотины, Сентябрьская резня 1792 года, Кровавая неделя в 1871-м, сожжение Тюильри, Террор… Ребенком Селин не одну бессонную ночь бродила по городу, вызывая из прошлого призрачные картины его грандиозных жестокостей. Ей нравилось воображать крики, доносящиеся сквозь столетия. Так она чувствовала себя менее одинокой.

Не самое обычное детское увлечение, она и сама это понимала.

Но детство у нее тоже было не самое обычное. Она выяснила это, только когда прибыла в Академию, где впервые увидела Сумеречных охотников своего возраста. В тот день весь первый курс только и щебетал об идиллической жизни в Идрисе, Лондоне, Нью-Йорке и Токио, о бешеных скачках по Броселиандской равнине, о тренировках под любящим взором родителей и институтских наставников. Короче, идиллия царила везде, где ее, Селин, не было. Через некоторое время она перестала слушать и ускользнула незамеченной – горькая зависть не позволила ей остаться. Равно как и перспектива рассказывать о себе.

Она выросла в провансальском замке своих родителей, окруженном яблоневыми садами, виноградниками и лавандовыми полями. La belle époque, одним словом!

Селин знала, что родители любили ее – они много раз ей об этом говорили.

– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорила мама, запирая ее в подвале.

– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорил папа перед тем, как отхлестать ее кнутом.

– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорили они, спуская на нее демона-дракона.

Это они говорили и тогда, когда бросили ее, восьмилетнюю и безоружную, в лесу, полном вервольфов.

Так родители учили ее тому, что у слабости, неуклюжести и страха всегда есть последствия. Кровавые последствия.

В первый раз она сбежала в Париж, когда ей было восемь лет. Слишком юная, чтобы верить, будто она сможет исчезнуть навсегда. Она отыскала дорогу к Arènes de Lutèce, остаткам римского амфитеатра первого века новой эры – самым, наверное, старым в городе руинам, омытым кровью. Две тысячи лет назад гладиаторы бились здесь не на жизнь, а на смерть на потеху веселой, жаждущей крови толпы – пока и толпу, и арену не смели не менее жадные до крови орды варваров. Потом здесь было кладбище, а сейчас – еще одна ловушка для туристов, куча камней, на которую скучающие школьники и смотреть не хотят. Но это днем.

А под луной это место так и кишело обитателями Нижнего мира. Вакханалия волшебных вин и фруктов; заколдованные горгульи; вальсирующие вервольфы; вампиры в беретах, рисующие портреты кровью; ифрит-аккордеонист, способный заставить тебя умереть, истекая сладкими слезами.