Сами провел аккуратную краниотомию в левой лобной области черепа. Кожа на лбу мистера Уильямса была срезана и закреплена спереди с помощью зажимов и стерильных резинок. Его мозг, который выглядел вполне нормальным, хотя и слегка опухшим, выпирал из проделанного в черепе отверстия.

— Тут сложно промахнуться, правда? — сказал я. — Опухоль очень обширная. Отек довольно заметный — нам придется удалить немало, чтобы пациент смог пережить послеоперационный период. Откуда вы бы предложили начать?

Сами указал вакуумным отсосом на центр открытого участка мозга.

— Средняя лобная извилина? — спросил я. — Ну, может быть. Но давайте лучше сперва взглянем, что там у нас на снимке.

Мы подошли к мониторам, висевшим в трех метрах от операционного стола.

— Смотрите, вот крыло клиновидной кости, — начал я объяснять. — Нам нужно пройти прямо над ним, но придется углубиться в мозг сильнее, чем может показаться по снимку, так как мозг немного выступает вперед.

Мы вернулись к операционному столу, и Сами выжег небольшую линию поперек мозга мистера Уильямса с помощью диатермических щипцов — специальных хирургических щипцов с нагревательными элементами на концах: мы используем их для прижигания кровоточащей ткани.

— Давайте воспользуемся микроскопом, — предложил я, и, как только медсестры его установили, Сами принялся осторожно орудовать отсосом и диатермическими щипцами.

— Выглядит нормально, мистер Марш, — произнес Сами с ноткой тревоги.

Несмотря на все проверки и перепроверки, которые обязательно проводятся, для того чтобы мы не ошиблись и не вскрыли череп пациента не с той стороны, в подобных ситуациях меня на мгновение неизменно охватывает паника. И я спешу убедиться, что мы действительно оперируем мозг с нужной стороны — в данном случае с левой.

— Ну… Проблема с такими опухолями в том, что они могут быть очень похожи на здоровую ткань мозга. Позвольте мне.

Я начал аккуратно изучать мозг бедного мистера Уильямса.

— Вы правы, выглядит совершенно нормально, — сказал я, рассматривая в микроскоп безупречно гладкое белое вещество и чувствуя, как мне становится дурно. — Но тут просто обязана быть опухоль: она же на весь снимок!

— Разумеется, мистер Марш, — с почтением ответил Сами. — Может, стоит сделать замороженный срез  или воспользоваться электромагнитной навигационной станцией?

Обе методики помогли бы удостовериться, что мы не ошиблись. Здравый смысл говорил, что передо мной обязательно должна быть опухоль — или по крайней мере пронизанный опухолью мозг. Однако мозг этого пациента казался в высшей степени нормальным, и я не мог избавиться от пугающей мысли о том, что допущена нелепая, чудовищная ошибка.

Возможно, мы видели чужой снимок или опухоль изначально и впрямь была, но исчезла сама собой, с тех пор как проводилась томография?

Мысль о том, что мы можем вырезать у пациента часть здорового мозга — пусть вероятность этого и ничтожна, — ужасала меня.

— Пожалуй, вы правы, но уже слишком поздно: я начал и теперь не могу остановиться на полпути, — возразил я. — Придется удалить немалую часть нормального на вид мозга, чтобы он перестал отекать и пациент не умер после операции.

Головной мозг отекает при малейшем раздражении, а у мистера Уильямса он уже успел значительно увеличиться и начал зловеще выпячиваться из черепной коробки. В завершение краниотомии — так медики называют вскрытие головы — череп закрывается крошечными металлическими шурупами и пластинами, а поверх пришивается скальп.