– Ну, отвезли меня в больницу. Положили в хорошую палату. Четыре бабы нас там было. Мне понравилось. Житье неплохое. Зря говорить не буду. Постель чистенькая. И жрачка что надо. Правда, водки нету. Но это ладно. Без этого я перетопчусь. Главное, ногу мне заштопали хорошо. Быстро так подживает. Только я притворяюсь. Болит, говорю, проклятая. А куда мне торопиться-то? К этому старому обормоту, – чуть покосилась она на Дмитрича и продолжила: – И что ты думаешь? Заходит в палату врач и два санитара. Рожи откормили, аж кожа на щеках лоснится. Берут меня вместе с кроватью и выкатывают в коридор. А на мое место кладут какую-то целку. Блатная, видать. Врачи возле нее так и бегают. Мамаша, мымра, видно, денег врачам отвалила. У этой целки, видишь ли, ранение. Какой-то мудак ей из пистолета в грудь пальнул. Мы еще с бабами смеялись. Титьки у нее вот такие, – поднесла женщина руки к своей плоской груди, – каждая с трехлитровую банку. Такую сиську и пуля не пробьет. Да и повезло ей. Кулон был на груди. И пуля прямо в него попала. Жалко, – вздохнула женщина, замолчав. Видела, с каким вниманием ее слушает новенький.

А Дмитрич не понял и спросил:

– Чего тебе жалко?

– Кулон. Золотой он. А теперь с дыркой носить не будешь. Некрасиво. Сама-то она, как картинка. Красавица. А кулон с дыркой.

Федор чуть приподнялся с дивана. Сердце бешено колотилось от волнения. «Неужели?..» – Он боялся, что ошибается.

– А вы не знаете, как ее зовут?

Женщина фыркнула.

– А чего тут знать? Мать ее Дашуткой называла. Ну и имечко. Тьфу ты! Прости господи. Какая графиня. Дарья! Мы тоже не хуже, а, Дмитрич? – Она обернулась и подмигнула старику. – Тоже умеем подмахивать не хуже всяких графинь. Правда, Дмитрич?

Старик укоризненно покачал головой.

– Тамарка, накажу, – пригрозил он. – Язык не по делу распускаешь. Видишь, человек интересуется той девушкой.

– А чего интересоваться-то? – обиделась Тамарка. – Лежит она в хорошей палате, на моем месте. Поправляется. Жопу наедает.

– Подождите. Дашутка. Даша? А фамилию ее вы не знаете? – спросил Федор, плохо веря во все, что рассказывала бомжиха. В голове не укладывалось, как такое может быть. Ведь он ее уже похоронил. А Даша, оказывается, жива. В больнице. А Федор и не знал.

– Я не прокурор, чтобы фамилии спрашивать, – с безразличием ответила бомжиха, утратив все надежды привлечь к себе внимание этого красавца. Ему, видать, сисястые нравятся. Бомжиха томно вздохнула.

– А кулон?

– Что кулон? – уставилась на него женщина.

Федор уточнил вопрос, чтоб она поняла:

– Какой он из себя? Может, помните? Для меня это очень важно. Пожалуйста. Постарайтесь припомнить, – попросил он.

Женщина опять хмыкнула, изучающе посмотрела на Федора. Чего пристал? Помнит, не помнит. Чудной какой-то. Потом произнесла:

– Чего его не помнить-то? Сердечком он. Эта Дашутка сказала – подарок. Мне бы кто такой подарок сделал. – Она засмеялась, показав беззубые десны. – Теперь на том кулоне с краю дырка. Я еще хотела спереть этот кулон у нее. Она, видно, из богатеньких. Уж точно продырявленный носить не будет. А мне бы в самый раз. И цепочка на нем приличная. Тоже золотая. Я бы пофорсила с ним. А, Дмитрич?

– Тамарка! Что ты мелешь? Хотела спереть… – попытался старик пристыдить бомжиху, но она только махнула рукой.

– Иди ты со своей проповедью. Достал уже. С тобой с голоду сдохнешь. Тоже мне, нашелся святоша. Я колбасу ворую, ты жрешь…

Федор прислушивался к ударам сердца. Казалось, от каждого толчка кровь бешено приливает в голову.

«Дашенька.