Алеша постоял секунду, оглядывая зал. А потом он поправил очки на носу – отработанным за много лет жестом, – и тут его заметила не только Оля.

– Академик! – крикнул кто-то из мужиков. – Качай Нобелевского лауреата!

И мужики, сами уже изрядно накачавшиеся, стали качать Квашина. И этот седоватый заслуженный и прославленный действительный член Академии наук Российской Федерации радостно подлетал к потолку, выкрикивая:

– Уроните, гады, мировая общественность вам этого не простит!

Потом мужская часть полезла с Лешкой пить, а женская – целоваться. Потом устроили грандиозный брудершафт, в котором уже женщины пили, а мужики целовались. Квашин выбрался из этой кучи-малы только через минут двадцать, слегка помятый и облитый водкой. Его поклонники, видимо, насладились встречей с кумиром по полной программе, поэтому Квашина не преследовали.

Оля успела к тому времени занять стратегически выгодную позицию: куда бы ее несостоявшийся жених ни шел, должен был миновать ее. И он ее миновал.

– Привет, Оля, – кинул на ходу и устремился…

Оля поверить своим глазам не могла: этот наглый тип устремился не к ней, первой своей любви, а к собственной жене, с которой расстался полчаса назад! Подскочил, обнял, поцеловал в губы! Оленьке захотелось сплюнуть, но она только улыбнулась пошире и двинулась к идеальной семейной паре.

– Привет, Леша, – сказала она и дотронулась до его руки. – Ты повзрослел.

Квашин взглядом извинился перед супругой и повернулся к Оле.

– Только внешне, Оленька, – улыбнулся он, – только внешне.

Здесь следовало добавить: «А ты вот совсем не изменилась», но Алексей молчал. То ли не сообразил, то ли сообразил и именно поэтому промолчал. Оля почувствовала, что еще полсекунды – и Квашин вернется к своей дуре Ирке. Разговор следовало продолжить любой ценой.

– Ты, говорят, по-японски разговариваешь? – ляпнула она первое, что пришло в голову.

Вместо ответа Квашин прорычал что-то длинное и явно угрожающее.

– Ой! Здорово ты ругаешься!

– Это не ругательство, – сказал Алексей, – это по-японски…

Но не договорил, а совершил абсолютно немыслимое для прежнего Квашина действие: легко запрыгнул на стул, а с него на столик с закусками.

– Братцы!. – крикнул он звонким и молодым голосом. – Есть тост! Прошу налить!

Братцы засуетились, разливая напитки себе и сестрицам.

– По-японски он звучит так… – И он снова зарычал.

Кажется, звуки были теми же, что и минуту назад. Народ тирада впечатлила.

– Круто! За такое грех не выпить! Переведи!

– Перевожу. Это значит… – Квашин задумался, и зрители невольно затаили дыхание.

«Ах, как хорош, – Оля чуть не застонала от обиды, – ему бы еще женщину соответствующую!»

Совершенно несоответствующая Ирка стояла в стороне и улыбалась как-то по-детски.

– Нет, – сдался Алеша, – не переведу. Но смысл такой: «Спасибо женщинам, которые создали из нас мужчин». Спасибо, родные! Благодаря вам мы стали такими, какие мы есть!

Эту пламенную речь прервал шум со стороны бара. Все разом повернулись… Оля поняла, что сейчас провалится от стыда не только сквозь землю, но и вообще сквозь всю нашу Галактику.

Ее несравненный муж барахтался под стойкой в обнимку со стулом.

Надо сказать, эта картинка вызвала тишину не менее глубокую, чем недавняя пауза Квашина. В гробовом молчании Макс с трудом поднялся, нашарил на стойке стакан с чем-то коричневым (явно не с кофе) и объявил:

– Правильно! За присуствущих здсь дам! За твою жену, Лешка!

Оля изо всех сил старалась не плакать.