Супружеская пара из Америки оказалась очень милой и спортивной. Оба явились в тренировочных костюмах и кроссовках, оба пахли мятным освежителем рта и лимонным мылом, оба были румяными, толстенькими и благодушными. Звали их Белинда и Пол Эванс, путешествовали они не в первый раз, но в “патриархальной Англии” были впервые.

За столом они вели себя с детской непосредственностью, от мясного пудинга пришли в ужас, а ростбиф долго и подозрительно рассматривали, после чего Белинда шепотом осведомилась у Франчески, не много ли на ее взгляд в этом куске мяса холестерина. Миссис Джонс не расслышала, чего именно много в ее мясе, но обиделась, Алан тихо хихикал, а Пол (который был глуховат) безмятежно продолжал рассказывать ему, как хорошо растить кабачки на патентованных таблетках из навоза.

В целом ужин прошел прекрасно. Старички сверились с часами и заторопились в постель, так и не выпив кофе и бренди, а мстительная миссис Джонс тотчас по их уходе достала из холодильника шампанское и зажгла свечи.

Теплый июльский ветер колыхал занавески. Петуньи и маттиола одуряюще благоухали под окном. По темному газону крался куда-то по своим ночным делам белый кот с черными ушами.

В столовой таинственно сверкали фужеры. Золотой напиток искрил маленькими пузырьками. Франческа зачарованно водила пальцами по запотевшей поверхности фужера. Алан глядел на нее из тьмы, немного грустный, но умиротворенный. Миссис Джонс неслышно удалилась куда-то в свои апартаменты.

Франческа негромко произнесла:

— Такой безумный день. В него сразу уместилась целая неделя. Подумать только, сегодня утром мы еще были во Франции!

— Да, а вчера я еще не был уверен, что ты приедешь.

— Алан…

— Что?

— Когда мы поедем в замок?

— Не терпится?

— Нет. Скорее, наоборот. Мне вдруг стало страшно. Какие они, дети этого парня? Как его зовут-то?

Он ждал этого вопроса два дня, а застала она его врасплох.

— А… Генри.

— Агенри? Оригинально.

— Просто Генри. Генри Стерлинг.

Стерлинг была фамилия его матери. Генри — второе имя, данное при крещении. Так звали дядюшку, который терпеть не мог детей, но согласился крестить маленького Алана с тем, чтобы родители малыша больше никогда в жизни не мучили своего родственника рассказами о своих малютках и предложениями подержать их на коленях.

— Хорошая фамилия. Многообещающая. А дети? Их как зовут?

— Мэри, Уильям и Кэролайн. Двенадцать, восемь и пять.

— Да, это я помню. Алан?

— Что?

— Почему ты ничего не рассказываешь о себе?

— Так ведь нечего особенно рассказывать. Ты все знаешь. Я — человек-катастрофа.

— А если серьезно? Ты историк, профессор. Пишешь книги и статьи, лекции не читаешь. Живешь где-то в Шотландии. Сложения атлетического, характера меланхолического. Расстроенные нервы. Одинок. Не слишком много я знаю для друга. Ведь ты сказал, что мы друзья?

— Мне бы очень хотелось в это верить. Я привязался к тебе. Впервые в жизни мне было легко сойтись с малознакомым человеком, тем более — с девушкой.

— О, это интересно. Расскажи о своей юности. Ты не умел знакомиться? Был нелюдим, просиживал в библиотеке, потому и не завел себе подружку?

— Почти так и было. На подружек меня никогда не хватало.

— Я буду клещами из тебя тянуть? Не хочешь — не рассказывай.

Алан отпил искрящееся шампанское. Помолчал. Потом заговорил негромко и спокойно, а глаза его при этом сделались печальными и немного потусторонними.

— Я всегда был, скажем так, сдержанным. Друзей у меня почти не было.