Она полежала некоторое время в постели, с сонным изумлением глядя на громадную лужу возле подоконника, потом соскочила на пол и подбежала к окну. Мир был свеж, умыт, душист и прекрасен. Птицы орали от счастья, деревья искрились бриллиантами и изумрудами мокрой листвы, от земли поднимался душистый пар. Солнце трудилось изо всех сил, обещая прекрасный денек. Франческа засмеялась, быстро натянула домашнее платье и кинулась вниз с воплем: “Мадемуазель Галабрю, вы только посмотрите, как красиво!” Разбудить хозяйку она не боялась — та просыпалась с первыми лучами солнца.

Франческа распахнула двери спальни девицы Галабрю — и поперхнулась собственным радостным воплем.

Старушка казалась крохотной в своей громадной кровати, похожей на корабль. Белоснежная ночная рубашка и кружевной чепец придавали мадемуазель величественности. Иссохшие руки были сложены на груди. По всей видимости, она умерла ночью, во время грозы, во сне. Лицо ее было спокойно, а на тонких губах застыла благосклонная улыбка.

Франческа немедленно вспомнила маму и заревела, и ревела целый час, одновременно вызывая врача и поверенного мадемуазель Галабрю.

Врач констатировал смерть “от естественных причин” и счел необходимым успокоить мадемуазель Мэллори.

— Не волнуйтесь и не убивайтесь так, моя дорогая. Вашей вины тут нет. Девяносто семь — это девяносто семь, ничего не поделаешь. Вас она любила, души не чаяла, так что никаких претензий к вам не будет.

Франческа шмыгала распухшим носом и непонимающе глядела на доктора. Все объяснил поверенный усопшей.

— У нее не так много наследников, главный — внук. Они поссорились лет тридцать назад и не разговаривали все эти годы. Насколько я знаю, уже тогда у него был отвратительный характер, вряд ли с годами он стал лучше. Вероятно, вам придется покинуть этот дом, но до его приезда вы, разумеется, можете остаться.

Потом мадемуазель Галабрю увезли, Франческа принялась за уборку, потом еще поплакала, потом с неожиданным аппетитом поела, а к вечеру, совершенно обессиленная, выползла в сад и задумалась.

Помимо вполне естественной скорби перед лицом смерти, Франческу настигли и другие сложности. Жилье — первая из них. В Жьен она приехала из Парижа, два месяца назад, по рекомендации одной старушки, бывшей когда-то в дружбе с мадемуазель Галабрю. В самом Париже Франческа до отъезда снимала крошечную квартирку на Монмартре, пополам с однокурсницей, но уже два месяца назад было ясно, что Франческа там лишняя, так как парень однокурсницы становился все грустнее и все чаще заводил разговор о том, как дорого жилье в Париже.

В Жьене, соответственно, она проживала только в этом доме, знакомых у нее здесь не было, если не считать молочника и почтальона, с которыми она исправно ругалась по поручению хозяйки (молоко кислое, а газеты дурацкие).

Дальше: жалованье. Теоретически оно ей полагалось, но практически… Старуха так быстро прониклась к Франческе доверием, что полностью передала ей все бразды правления в смысле ведения хозяйства. Франческа покупала все необходимое и не особенно задумывалась, где ее личные деньги, а где хозяйкины. В любом случае, счет в банке уже закрыт, и никто Франческе денег не выдаст. Значит, надо ждать этого самого внука, он и отдаст ей деньги. Если отдаст. Ха-ха.

Далее следовал целый шлейф неприятностей. Поиск работы, жилья, связанные с этим трудности, необходимость сниматься с насиженного и что там говорить — уже привычного и полюбившегося места. Может, поспрашивать подружек мадемуазель Галабрю? Они ведь придут на похороны? Пока же время есть.

Оказывается, она очень сильно ошибалась. Времени ей было отпущено всего ничего — только эта ночь. Требовательный звонок в дверь разбудил Франческу в пять тридцать утра. Всклокоченная, в одной футболке, она скатилась по ступеням, проскакала по холодным, покрытым росой плитам к калитке и распахнула ее.