— Да, — скорее прошелестела, чем сказала она и добавила, уже громче:

— За ним будет ухаживать Ольга. Она не способна передвигаться так же быстро, как Руза или я, и не обладает твоей физической силой. Кроме того, она сможет готовить для нас пищу.

Пит рассеянно кивнул. Он не знал, как выразить свои опасения.

— Э… как ты думаешь… Я хочу сказать: как относится ваша религия, ваша новая вера… не может ли Инхерриан покончить с собой?

При этом он подумал, что Бог вряд ли осудил бы итри.

Ее крылья и хвост расправились, хохолок встопорщился, и она свирепо взглянула на него.

— И ты говоришь такое о нем? — пронзительно вскрикнула Уэлл. Но, видя его искреннюю заботу, она успокоилась и даже издала какой-то звук, призванный обозначать усмешку.

— Нет, нет, он смертенеустрашим. И всегда почитал Господа…

После обследования местности и нескольких экспериментов было решено вырезать гигантский крест в мшистом покрове острова. Поджечь мох не удалось: валежник, который они насобирали, только дымил; да и для сигнальных костров его было явно недостаточно.

Без лопат воевать с растительным ковром, густым и жестким, было нелегко. Пит, Уэлл и Руза по возвращении в лагерь буквально валились с ног от усталости и мгновенно засыпали, чтобы на следующее утро наспех проглотить завтрак и снова тащиться на работу. Пит похудел, оброс бородой. Он чувствовал какое-то странное отупение и боль в каждой клеточке изнуренного, грязного тела. Поэтому он не замечал, как таяла Ольга. Инхерриан благодаря ее заботам постепенно поправлялся. Она занималась своими делами, сравнительно легкими, и ей было бы стыдно пожаловаться на головные боли, головокружение, понос, тошноту. Без сомнения, она считала, что все эти недомогания — просто реакция организма на случившееся несчастье, нерегулярное и плохое питание, жару и невыносимое солнце. Словом, она должна была справиться.

Для работы не хватало дня, для сна не хватало ночи. Пита обуревал ужас при мысли о том, что он увидит пролетающий мимо и исчезающий за горизонтом флайер, прежде чем они смогут подать ему знак. Правда, они еще могли послать за помощью Рузу. Но это был бы долгий, опасный полет; кроме того, базу вскоре после их отъезда собирались перенести в другое место.

Иногда Пит пытался представить себе, что они с Ольгой стали бы делать, если бы навсегда остались на Грэе. Правда, у него хватало ума гнать от себя мысли, что его фантазии не так уж далеки от истины. Им не выжить. Взять хотя бы тот простой факт, что естественная пища может оказаться лишенной некоторых необходимых человеку витаминов…

Прошла, наверное, земная неделя после крушения, когда, однажды ночью, Пита разбудил голос Ольги, повторявшей его имя. Он с трудом очнулся от забытья. Она лежала возле него. Луна Грэя, почти полная, ярким сиянием затмевавшая звезды, серебрила стелющийся кустарник. С безжалостной четкостью она осветила впалые щеки и закатившиеся глаза Ольги, дрожавшей в объятиях мужа. Он слышал, как стучали ее зубы.

— Мне холодно, милый, мне холодно, — повторяла она, несмотря на духоту субтропической ночи. Ее стошнило, начался бред.

Итри пытались помочь, чем могли, Пит перепробовал все возможные лекарства. На рассвете (это было неистовство розового, золотого и серебристо-голубого, расчерченное ликующими крыльями водяных птиц) он понял, что Ольга умирает.

На память ему пришли собственные недомогания, которые он до сих пор объяснял чрезмерными физическими нагрузками, — желудочные расстройства, озноб, правда, не такой сильный, как у Ольги. А итри были здоровы. Значит, местный микроб нападал лишь на людей, а прочими брезговал?

Спасатели, прибывшие на остров двумя неделями позже, уже знали разгадку. Коричневый кустарник, заполонивший лощину, встречался везде на планете.