| Впрочем, это трудно назвать улицей. В свете разгорающегося жестокого морозного восхода видно, что вокруг дома тянется покрытый превращенным в лед утоптанным и укатанным снегом тротуар, но он никуда не ведет, сразу за ним — кочковатое подобие тундры, или торосистого ледяного поля, иссеченное и изрытое каким-то траншеями, кучами вывороченной земли, заваленное торчащими в разные стороны, тоже заснеженными, трубами… Кое-где это пустыню пересекают натоптанные тропинки: вверх-вниз, вверх-вниз… Неподалеку от двери урчит "Жигуль", извергая в ледяной воздух мерцающие в бритвенно остром свете зажженных фар клубы прогретого перегара. Рядом с ним возится человек. Он замечает Марину и делает шаг ей навстречу: — Доброе утро, Марина Николаевна. — Доброе утро, Вадим Сергеевич, — отвечает Марина, чуть замедляя шаги, но явно не собираясь задерживаться. Он почти заступает ей дорогу; между поребриком тротуара, за которым — торосистая пустыня, и боком его автомобиля зазор не более полуметра, и его легко перекрыть. — Как ваши дела? — Прекрасно, — отвечает Марина, вынужденно останавливаясь. — Ну, я рад. А у меня, представьте, чуть колесо не сняли сегодня. Выхожу, а какой-то хмырь возится… Я от неожиданности как гаркну на него… Вот что самое удивительное, — пар, видимый в отраженном свете фар, валит от его рта, — что я гаркнул. Подумал бы хоть секунду — испугался бы орать… вдруг по черепушке съездят. А тут Бог спас. Мужик сам усвистал, я болты подзатянул только, и все в ажуре… Нельзя оставлять тачку под окнами, нельзя, — вздыхает он. — И в то же время до стоянки ближайшей столько же трястись, сколько и до работы… тогда уж и машина не нужна. Ума не приложу, что делать. — Плохо человеку, которому есть, что выбирать, — улыбается Марина, и пристукивает ногой об ногу; в стареньких вытертых сапожках она сразу начинает мерзнуть. — И не говорите! — жизнерадостно смеется Вадим Сергеевич. — А… а… — он коротко взглядывает исподлобья, — Марина Николаевна, а вы не зашли бы как-нибудь в гости… поболтать? Чтоб не на морозе, а с чувством, с толком… — Отчего же нет, — с автоматической приветливостью говорит Марина. Когда-нибудь… вот посвободнее стану… Сейчас работы очень много, только успевай поворачиваться. — Да, время такое… Жить буквально некогда. Я вот тоже кручусь-верчусь, кручусь-верчусь — а все без толку как-то, радости нет… Разве что вы зайдете — вот мне и радость… — Вы преувеличиваете. — Совершенно ничего не преувеличиваю. — Ну, может, мы потом это обсудим? — не выдерживает Марина. Мужчина спохватывается, смотрит на часы. — Да-да, мне тоже ехать пора. — А мне идти, — говорит Марина. — Ну, Марина Николаевна, вы сами виноваты. Я подавал бы вам транспорт в любое время дня и ночи. — Спасибо, Вадим Сергеевич, но у меня нет денег на такую роскошь. — Зачем же вы меня обижаете? Я совсем не за деньги. — А совсем не за деньги — и подавно нет. Мужчина стоит неподвижно еще несколько секунд, потом, едва не ударив Марину дверцей — Марина отшатывается, и непонятно, ударил бы он ее, если б она не успела отшатнуться, или нет — открывает свой "Жигуль" и садится к рулю. Марина поправляет тяжелую сумку, спрыгнувшую с плеча от резкого движения. — Напрасно, Марина Николаевна, напрасно. Пробросаетесь. Дверца резко захлопывается, и машина тут же, коротко вжикнув протекторами о ледяную корку асфальта, трогает с места и укатывает, обгоняя Марину. Заворачивает за угол дома — вероятно, там есть выезд. В режущем белом свете галогенных фар плывут торосы и трубы. |
