Сейчас давай просто уйдем. Понимаешь?.. ведь ты понимаешь!.. если тебя рядом не будет, мне никто не поможет! Через мгновение на губах его снова проступает улыбка. Обреченная. — Какая же ты хитрая, Маришка, — с невыразимой нежностью говорит он. Лиса Патрикеевна… Я-то думал, меня ничем не взять. Молчат. Тикают часы на стене. — Помнишь, после выпуска собрались в общаге у Кадыра… Русская ты, я как бы хохол, Акиф из Нахичевани, Кадыр из Чимкента, Ксюшка-буддистка из Улан-Удэ… Так было замечательно, что вот сидим в одной комнате, такие разные и такие родные, — пауза. — А теперь люди стали такие одинаковые… и такие чужие… — А потом вы мне принесли гитару, и мы все пели Окуджаву, — подхватывает Марина, глотая слезы и моляще заглядывая Владиславу в глаза. — Помнишь? Дольского, Окуджаву… Помнишь, Владик? Молчат. И вдруг Владислав тихонько затягивает с полустрофы: — Твои пассажиры, матросы твои приходят на помощь…
Продутая ледяным ветром, залитая режущим, низким зимним солнцем улица. То и дело оскальзываясь на гололеде, Марина и Владислав, которого она держит под руку — на первый взгляд кажется, просто нежная парочка, но так она его поддерживает — подходят к парадному. — Зайдешь? — глухо и надтреснуто, пряча рот в шарф, спрашивает Владислав. — Нет, Владик… я очень спешу. Я забегу завтра или на днях, узнать, как ты. А сейчас — до свидания. До двери проводить тебя? Он отрицательно качает головой. — Беги, если спешишь… У меня же первый этаж. Оба несколько секунд стоят в нерешительности, не двигаясь, потом он отворачивается и скрывается в темном провале парадной. Марина провожает его взглядом. Откуда-то издалека надсадно, словно распиливая душу, скрежещет на повороте трамвай. Марина срывается с места.
Суета коридоров телестудии. Марина растерянно бредет, посматривая на номера и таблички на дверях, потом, отчаявшись, спрашивает пробегающего мимо молодого парня: — Вы не знаете, где Альбина Давыдовна? — Не знаю… где-то была… Убегает. Марина идет дальше. Задает тот же вопрос степенно идущей ей навстречу женщине с толстой папкой в руке. — Думаю, в семнадцатой. "Героев" обычно пишут там. — Героев? Женщина улыбается. — Ну, цикл передач так называется… "Герой нашего времени". Семнадцатая оказывается рядом. Но Марина не успевает открыть дверь; она резко распахивается сама, и изнутри вылетает элегантный, какой-то очевидно "не наш" мужчина, а следом за ним — Альбина, пытающаяся его задержать. Марина шарахается от них. Альбина говорит горячо: — Ну что ты так раскипятился? — Ты еще спрашиваешь! — отвечает он с несильным, но ощутимым акцентом. — Представь, спрашиваю. — Потому что ты, именно ты всякий раз выбрасываешь лучший материал и вставляешь какую-то пошлость. Ты что, специально портишь наши передачи? — Пошлость… — задумчиво, но как-то с угрозой говорит Альбина. — Да! Да! И ты это знаешь! — Так вот что я тебе скажу, Маркус, — ледяным тоном заявляет Альбина; похоже, Маркус задел ее за живое. — Пусть это пошлость, пусть! Но за нее платят. Именно за нее платят! И у вас, когда вы снимаете про себя, тоже платят только за нее. Попробуй не согласиться! Весь мир стал пошлым. — Свежая мысль, — говорит Маркус; видимо, от волнения его акцент становится сильнее. — Какая есть. Если хочешь знать, то, что тебя так тянет на русскую псевдоэкзотику — это тоже пошлость. Что вы о России знаете? Вы, интеллектуалы западные! Вы до сих пор уверены, что в России все сплошь Достоевские. Ага, как же. Нет здесь Достоевских больше! Распутины есть, мафия есть, проститутки, банкиры из бывших стукачей, киллеры, дилеры, хакеры, байкеры, рокеры — это сколько угодно. |