— Пал Семеныч? Привет! Слушай, я к тебе девочку пропускаю.

— Ну да? — спросил радиофон. — Зачем мне девочка?

— Хорошая девочка, только документ на работе оставила. Не гнать же ее обратно, сам посуди.

— Что-то девочка твоя заработалась, — с ехидцей сказал радиофон. Пропускай, ладно.

— Ну вот и хорошо. Пока.

— Стой, стой, Артем Григорьевич! Тут Вацлав все-таки звонил, кланялся тебе.

— Звонил? Почему не пришел-то?

— Интеграл какой-то доколачивал. Забыл, говорит, о времени.

— Понятно, — с какой-то уважительной завистью сказал Артем. Талантливый, чертяка…

Радиофон хмыкнул и проговорил:

— А кто сейчас не талантливый? Когда работа в радость…

— Все ж таки по-разному.

— Ну, знаешь, Артем Григорьевич, это как рост. У кого метр семьдесят, а у кого два пять. Но, в общем, к жизни все пригодны. А без роста совсем не бывает.

Артем засмеялся.

— Ты пропаганди-ист! Что-то я же тебе сказать еще хотел… Да! Тут опять приходил этот вчерашний чудик.

— Какой?

— Ну, помнишь: как пройти на улицу Кузнецкий мост? Мне нужен Выставочный зал Союза художников…

— И что сей художник хотел?

— Поговорить, я так понимаю. Бессонница у него, что ли?.. Какой же это, говорит, мост, если в час "пик" тут машин больше, нежели воды?

— Надо же, умный какой. А ты объяснил ему, что, например… ну, птица, даже если крылышки сложила и ходит по траве, все равно птица, а не мышь! Или вот социализм — что ты с ним ни делай…

— Пал Семеныч, прости, я перезвоню. Девочка тут просто засыпает.

— Да я ничего, — виновато пробормотала Ира, разлепляя глаза. — Веки только опустила.

— Вот я и вижу.

— Давай, — сказал радиофон. — Пусть гуляет и ничего плохого не думает. Связь кончаю.

— А я никогда ничего плохого не думаю, — заявила Ира. — С какой стати?

На миг встав на цыпочки, она чмокнула Артема в морщинистую щеку — тот даже крякнул от неожиданности, — а потом дунула через мост.

Она любила мосты за свободу и ветер. Город будто смахнули вдаль, на края, осталось лишь главное: небо и река. По реке тянуло просторной прохладой, чувствовалось: скоро рассветет. Разрывы облаков наливались алым соком, и по неподвижно лежащей глубоко внизу чистой воде медленно текли розовые зеркала. Было так весело нестись в утренней пустоте, что Ира вдруг загорланила с пиратской хрипотцой какую-то ерунду, звонко отбивая каблуками только что придуманный рвущийся ритм и время от времени перепрыгивая через лужи, которые оставил прошедший вечером теплый дождь.

Зима

Возможно, кто-то, как и он, еще отсиживался в подвалах, убежищах, бункерах. Возможно, кто-то еще не замерз в Антарктиде. Вполне возможно, в стынущих темных глубинах еще дохаживали свое подлодки, снуло шевеля плавниками винтов и рулей. Все не имело значения. Этот человек ощущал себя последним и поэтому был последним.

После того как над коттеджем прогремели самолеты — бог знает чьи, бог знает куда и откуда, — подвал затрясся, едва не лопаясь от переполнившего его адского звука, — сверху уже не доносилось никакого движения, только буря завывала. Человек едва не оглох тогда и не скоро услышал, что малышка проснулась — перепуганно кричит из темноты, заходится, давится плачем.