Нет, при социализме подобный разговор так-сяк еще мог произойти. Но теперь, когда, что называется, тоталитарный гнет рухнул и Россия заняла подобающее ей место в ряду цивилизованных стран, беседа, если и состоится, пойдет уж не так. Случилась небольшая неприятность, сколько вы отстегнете на похороны? Или способны только алименты тянуть? А Марьяна медовым голоском — степень его медоносности напрямую зависит у нее от степени лицемерия, но женщина она хоть и взбалмошная, но, в общем, надежная, не подлая, оттого я никогда даже не пытался ловить ее на слове — расскажет, что шестнадцатилетняя дочь есть прорва, в которую без остатка улетают любые деньги, так что… И это, вообще говоря, правда. Реальность, данная нам в ощущениях. Особенно такие деньги, как у нас. Прорва. Хотя славная, без закидонов. Дочка. Ко мне прекрасно относится. На мать похожа.

Давно ли я ее в коляске возил? Как вчера.

Ох, давно.

Жаль, жизнь так поехала, что не ужились. Но это как два поезда с одного вокзала бегут рядышком по параллельным колеям и ведать не ведают, что через пару километров колеи начнут расходиться — сначала легонько, потом все круче… Если не успел вовремя наняться в команду того локомотива — хоть кем, хоть билеты проверять у пассажиров, хоть проводку чинить потом сделать ничего нельзя. Ничего. Максимум, что можно — это сойти со своих рельсов; но ведь на другие рельсы этим все равно не запрыгнешь, просто опрокинешься… и вагоны твои полезут один на другой, сминаясь, лопаясь, искря и вспыхивая, давя и калеча всех, кто тебе доверился и честно на тебе ехал…

Если Татка не прозвонится к ним, будут дуться на меня, и мать, и дочь. Будут сидеть вдвоем и объяснять друг другу, какая я сволочь.

Ну, сволочь, сволочь, уговорили. Но как же они без меня?

Впрочем, незаменимых у нас, как известно, нет.

А я без них?

Тьфу, глупость какая. Тьфу, глупость какая. е век же мне висеть. Раньше или позже — кувырк, и ноль хлопот.

Или не все так просто, и там все-таки что-то…

В позапрошлом году работа свела с каким-то то ли архиереем, то ли протоиереем, шут их разберет… Архиереям во храмах энергоснабжение паки зело потребно. Зацепились языками, и отче посетовал в сердцах: развелось малахольных христианок средней переспелости — спасу нет. И беспощадно передразнивал гнусавым голосишком: а мне кажется, Богу надобно, чтобы мы Его любили, Ему так хочется, а то Ему одиноко… Я ей: Ему это не нужно, Он сам любовь, это нам, нам, дуракам, нужно! А она опять: а мне кажется… Понимаешь, Иван Ильич, умней всех она — умней апостолов, умней Соборов, ее левому мизинцу кажется! Да лучше уж вовсе не верить, прости Господи, нежели делать перед собою этакую мину, что веришь, а на деле не Ему подчиняться, а Его тужиться подчинить своему куцему мозжечку! Ну, я теперь быстро таких срезаю. Спрашиваю: а когда причащалась последний раз? Тут же глазки прячут. Ой, батюшка, не помню, жизнь уж такая напряженная, такая напряженная, некогда… Понимаешь, Иван Ильич, "Санту-Барбару" эту кромешную смотреть из года в год да потом языками молоть с подружками, чего Круз сказал и куда Мейсон поехал, есть когда! А вот о душе подумать — некогда!!

Громовый попался батя. Потом выяснилось, что он бывший каперанг, командир подводного ракетоносца. Щелкал-щелкал каблуками по адмиральским кабинетам, таился-таился по пучинам на боевых дежурствах, ежесекундно чреватый экстренным запуском, а значит — неотменимой и неизмолимой огненной смертью миллиона людей; да и затошнило, без оглядки побежал.

Интересно, уверовал — или просто побежал?

Неужели там действительно что-то…

Скоро узнаю.

Нет, мне надо знать сейчас, пока я здесь. Как-то всерьез никогда не задумывался; а если заходил с приятелями разговор, лишь усмехался да вслух цитировал выписанную лет пять назад уж не вспомнить откуда фразу дневника какого-то дореволюционного прогрессивного академика, Стеклова какого-то, что ли: "Второго девятого одна тысяча девятьсот четырнадцатого.