|
.. в какие-то мгновенья ему казалось, что он видел их и прежде - именно такими и видел, но в следующее же мгновенье понимал, что ничего этого попросту не могло быть. Это было как в тревожном сне. Открывалось какое-то слишком огромное пространство, он попросту не мог бы видеть такого количества крыш и парков, но видел, видел же!.. Не разом правда видел - надо было на чем-то сосредоточить внимание, и тогда это надвигалось, все же остальное расплывалось, словно в смерть уходило. Под порывами ветра содрогались не только деревья, но и дома, однако, в то же время, ветер не был настолько силен, чтобы выбить их окно... Все же Алеша испугался, что окно выбьется, и ветер унесет его. Вот он схватился за руку матери, но от окна так и не отошел - страшно было отходить, так и не найдя ответа, что же там происходит, в неведении оставаться. Вот приметил он, что в небе были иные цвета кроме темных - действительно, в разрывах было видно что-то светло-изумрудное, пузырящееся, вот-вот готовое устремится чуждыми потоками к земле. Он все вглядывался-вглядывался и вот еще одна белесая вспышка, еще одна исполинская черная колонна поднялась над садами и парками. Алеша стремительно обернулся к маме, взглянул в ее необычайно бледное лицо - на какое-то мгновенье черты там почти прояснились, но тут же вновь стали расплывчатыми - на улице сгущался мрак.
- Быть может, это вредно для глаз... Давай отойдем от окна... вполголоса, и по прежнему растерянно проговорила она, и сделала шаг в сторону, в полумрак комнаты, отвела за собою Алешу. Рокот и дрожь оставались, но они отошли на второй план, казалось Алеше, что во всем мире остался только он и мама - припомнил, что, когда глядел в окно, то не видел на улицах ни одной человечьей фигурки, лишь только тени стремительные летели там, разрывались. Было очень страшно, чувствовал он, что, если то, что разрасталось за окнами придет (а ОНО непременно должно было прийти - он чувствовал это), тогда мама не сможет его удержать, и что-то страшное подхватит его, и понесет... понесет неведомо куда. Первым порывом было бросится в постель, укрыться одеялом, но тут вспомнилось, как долго он спал, и какой страшный это был сон - нет, о кровати он и думать не мог. И тут вспомнилось, что у него был друг Митя - мальчик для своего возраста очень начитанный, рассудительный. Да, как же он сразу не догадался! Митя, быть может... Да наверняка он все знает, успокоит; скажет, что надо делать! И Алеша, пробормотав: "Сейчас Мите позвоню, узнаю, что происходит" - бросился к телефону, который красным, расплывчатым пятном проступал из мрака, схватил трубку, стал набирать номер... И, когда уже раздался первый гудок, он отметил, сколь же странным был этот набор номера - когда набираешь требуется хоть какое-то усилие, хотя бы проговорить про себя нужные цифры, тут же он даже не смотрел на эти цифры, даже и табло не крутилось... все было как во сне, и, в то же время, Алеша чувствовал, что он уже проснулся. Ощущение было жутким, мурашки бежали по его коже. И вот раздался голос Мити... Мити ли?.. Алеша никак не мог вспомнить голоса своего друга, однако, ему казалось, что разговаривает он с самим собою. Надо ли говорить, что дрожь охватывала и его тело и голос. С трудом он смог выдавить из себя: - Привет... Ну, ты видишь, что на улице происходит? - Вижу... - кажется, Митя пытался говорить спокойно, но и в его голосе чувствовался испуг. - Так что это такое?.. Мы здесь ничего понять не можем. Ты объясни, объясни, что такое происходит. И про сон мой тоже объясни. Ты ведь и про сон мой знаешь; ты все-все знаешь. И вовсе ты и не Митя никакой! Ну, кем бы ты ни был, расскажи всю правду, ведь неведение страшней всего... А сон мой очень-очень важным был! Мне его и вспоминать жутко, но все равно расскажи!.. Алеша выпалил все это на одном дыхании, чувствовал, что, если хоть на мгновенье остановится, то дальше ни слова не сможет произнести - смелости уже не хватит. Он выпалил это, и замер, боясь пошевелится, боясь, что сейчас вот раздадутся короткие гудки, а еще больше - боясь ответа Мити. |
