– Мы, вот, не дождались и начали, – попытался оправдаться Колька.

От умственного напряжения коричневая кожа на голове сморщилась, а паутинки венок над висками превратились в высохшую гроздь винограда.

– За мо лол, – зашипел по доброму Ванька.

Худой и сгорбленный, словно полжизни работал прикованным к каторжной тачке. Пережил два инфаркта, один развод, десятка два капельниц от запоя. Другой друг, Сашка, слегка боднул говорливого Кольку большим брюхом. Шагнул к Мишке, сгребая в объятия.

Колька не обиделся и приступил к самому важному. Разливать водку. Выпили. Еще и еще. Разговор не клеился. Инициативу снова взял Колька Головцов:

– Не понимаю, зачем тебе, Мишка, возвращаться. Мы же не живем здесь, а выживаем! На пособие по безработице, отсюда и пенсии мизерные. Ведь от зарплаты начисляется. Бабы не любят безденежных. Дети матерей защищают. Я, как пьяный прихожу домой, так сын сразу же вызывает полицию. Ещё утром проверяет, в камере ли я. Пацанёнок сержантишко норовит оштрафовать за брошенный окурок, что поссал на забор, за переход улицы. А урн, туалетов и тротуаров в городе нет! Хорошо хоть воздухом дышать разрешают.

– Замолол Колюха, – прервал друга Ванька Торбеев. – Скажи спасибо, вино пить не запретили! А то воздух!

– Да и баб любить не отменили, – хохотнул Сашка Марков, прозванным за любовь к женскому полу «ходоком». – Расскажи лучше, как вчера с Торбеем свататься ходили. К Вальке, молодой пенсионерке, что из Москвы переехала.

Колькины глаза оживились, улыбка старого проказника распрямила кожу на лице. Хулигански матюгнувшись, начал рассказ:

– Я женатым только числюсь, а Ваня разведен. У нас так полгорода живет. Терпят друг друга. Деваться – то некуда. В общем, выпили вчера слегка и решили идти свататься. Невеста хоть и постарше на лет пять, но ухоженная. Упакованная, значит. Молодо выглядит. В Москве работают в кабинетах, а не в лесу, как у нас. Кожа у Вали румяная, волосы короткие, в ушках алмазы, на шее золото. Единственный недостаток, тощевата. С диеты, как наркоман с иглы, не слазит. Зашли, представились. Я «быка за рога». У нас молодец застоялся, что конь в стойле. Ваню нахваливаю, а сам не прочь поджениться. Она на меня глаз и положила. Смотрит, не отрывается.

– Замолол, – огрызнулся Торбей. – На меня смотрела, а ты молол пьяную чушь про богатое наследство. Звал Вальку в Челябинск, где тетка подписала тебе двушку. Так домололся, что чаем нас угостила, да и выпроводила. Про квартиру врал! Сам рассказывал, как жена тебя напоила и заставила переписать теткино наследство на сына. Нищий ты, как и я!

Воспоминаний, как раньше бывало, не получилось. С трудом выпроводил разругавшихся друзей.

По привычке поднялся рано утром. За стенкой раздавался бурлацкий Сашкин храп. Прибрал стол, помыл посуду. Оказалось, трое пятидесятилетних пацанов выпили не три, а четыре бутылки водки!

– Правильно, Михаил, привыкай к своему дому, – раздался за спиной сиплый Сашкин голос.

– Пьяный был, а помнишь, как дом продавал.

– Ну, дак, как гусак, – выпятив брюхо загордился Сашка. – Всё пропьем, но родину не опозорим!

– Пошли покажу подвал, – настаивал хозяин, – увидишь собственными глазами. Ничего не сгнило.

Мишке и не нужен старый дом, но не обижать же товарища. Что ему вчера по пьяни – то померещилось? Полезли в подпол, оказавшийся на самом деле сухим.

– Видишь, какой глубокий, – гордился Сашка, – отец покойный держал зимой ульи. В том углу.

На корточках засеменил к мрачному пчелиному месту.