— О, от этого она не пострадает, — возразил князь, — я предвидел это и позабочусь о ней. А теперь, г-н Марин, берите деньги, и наши разговоры с вами покончены.

Марин взял протянутые ему князем ассигнации, поклонился и вышел из комнаты.

После ухода его, когда князь с доктором остались опять одни, последний спросил:

— Вы окончательно решили, князь, заняться этим юношей?

— Доктор, — произнес Увалов тихим, задушевным голосом, — сама покойница Леля руководит этим делом. Не странно ли все это? Она явилась мне в ту ночь во сне. Этот дивный сон заставил меня отправиться к Марину, где я нашел этого юношу в минуту крайнего отчаяния. Во всем происшедшем я вижу волю моей незабвенной дочери. Юноша безусловно талантлив, но одним талантом трудно выбраться на дорогу славы. Я поддержу его. Я помогу ему, дам средства и силы. Одним словом, я займусь этим юношей, как собственным сыном.

— Благослови вас Бог за это, князь! — произнес растроганный доктор, сильно пожимая руку Увалова.

— Но, Бога ради, доктор, скорее поднимите его на ноги. С первыми теплыми днями я отправлю его в мое подмосковное имение, где мы всегда проводили весну с Лелей… Там он должен поправиться, отдохнуть и набрать сил…

— Да, но я посоветовал бы вам выписать мать юноши, — заметил доктор. — Больной постоянно в бреду упоминает о ней… Очевидно, любит ее крепко. А ласка матери отогреет его наболевшую душу скорее всяких лекарств.

— Вы правы, доктор; я сделаю все, что надо, — произнес князь. — Кто знает, может быть, моя дорогая Леля будет радоваться на небесах моему поступку, — заключил он тихо, чуть слышно.

XII

— Кажется, она едет, мама!

— Нет, ты ошибаешься, Алеша!

— Да, ты права! Это пастух стадо гонит со стороны станции, а мне показалось — коляска.

Алексей Ратманин, еще бледный и исхудавший после болезни, сидел на балконе дома князя Увалова подле Анны Викторовны, уже успевшей поправиться и загореть за один месяц, проведенный ею с сыном в имении князя.

И матери, и сыну все пережитое казалось тяжелым, но мимолетным сном. Все темное и дурное осталось далеко позади них.

Впереди сияло огромное, неожиданное, яркое счастье.

Князь исполнил свое слово. Он приютил их обоих в своем имении и обещал поместить Алексея в академию, чтобы тот мог довершить художественное образование.

Портрет Лели, написанный Алексеем, висел над постелью князя и напоминал ему поминутно о его новых обязанностях по отношению к нарисовавшему его молодому художнику.

— Как хороша жизнь, мама! — произнес Алеша, вдыхая в себя полной грудью свежий аромат только что распустившихся лип, — как прекрасна и полна жизнь!.. Теперь только я понял это, когда вновь нашел потерянное счастье.

— А не испытай ты тяжелого горя, Алеша, ты бы не сумел оценить всей полноты счастья… — произнесла Анна Викторовна, любуясь значительно посвежевшим и поздоровевшим лицом сына.

Он только молча, в знак согласия, кивнул своей кудрявой головой.

Где-то неподалеку звякнул колокольчик.

— Нюра едет! Непременно она — а я уже боялся, что Марин раздумал и решил оставить ее у себя, — произнес Ратманин, пристально вглядываясь в сторону дороги.

Действительно, вскоре показалась коляска, а из нее выглянуло оживленное личико Нюры.

Через минуту она была уже на балконе и крепко пожимала руку Алеши и его матери, с которой успела познакомиться в Петербурге у постели своего больного друга, говорила оживленно и радостно:

— Ах, как хорошо! Так хорошо, что чудо… Этот дивный сад… И дом… точно замок из сказки… Да и все точно сказка… Этот князь точно добрый волшебник, избавитель, и все… и все так странно, так сказочно.