Но обо всем по порядку... С. Буривой: «Каторжный труд... Нищая пенсия?.. А по Сеньке и шапка. Как трудились, такая и пенсия!»

Так вот, как трудились...

Места, где я родился, были освобождены в августе 1943 г. после разгрома немцев на Курской дуге. Моим родителям, которые родились в самом начале 30-х гг., было по 12—13 лет. Отступая, немцы сожгли все жилье, хозпостройки и хлеб, собранный в снопы и составленный в крестцы. Население пряталось в оврагах, пережидая бомбежку и артподготовку, и вернулось на пепелище в том, в чем были одеты летом. Из съестных припасов — только картошка, уцелевшая небольшими островками после артналета, бомбежки и езды на танках.

Стали рыть землянки. А перекрывать-то чем ? Кругом лесостепь, причем первая часть слова — «лесо» представлена в виде лозы по берегам речки да редкого орешника по склонам оврагов. По весне крыши таких землянок стали течь, дети болели.

Кое-как перезимовали, а к началу посевной возродился колхоз — надо было кормить армию, и Буривого в том числе. А как сеяться, если ни одной лошадки? Которых не угнали немцы (удалось спрятать), мобилизовали наступающие наши войска. Пришлось поля копать лопатами. Норма— 5 соток в день на человека, включая детей.

Специально для Буривого повторяю — 5 (пять) соток в день! Меньше нельзя: посевная растянется неимоверно, больше — хотелось бы начальству, но тоже невозможно: голодные дети и женщины просто остановятся на следующий день, как загнанные лошади. А подкрепиться — на выбор: водички из родника под горой, щавельку по склонам да дома — тошнотиков. Вы пробовали тошнотики, тов. Буривой? Это перемерзшая в земле за зиму картошка. Надо бы Вам было попробовать — хорошо восстанавливает силы и совесть, которой, судя по Вашей статье, у Вас нет. Но в первую после освобождения весну и тошнотиков не было — свою картошку выкопали всю до одной, а при немцах картошку на колхозных полях не сажали.

Поля лопатами копали года 2—3. Соответственно и убирали все вручную: рожь косили и жали серпами, как минимум, по гектару в день на человека. Потом и кровью, в прямом смысле, давался этот хлебушек — при вязке жгутов на снопы солома в кровь искалывала руки. Весь урожай шел в счет хлебопоставок — на трудодни не давали ничего. Пока на поле — можешь зернышек поесть, а вечером по дороге домой встречает «блокпост» в составе уполномоченного по заготовке, председателя или бригадира.

Колхозное стадо восстанавливали за счет отела личных коров колхозников, которых удалось сохранить во время оккупации. Пункт приема молока был в 15 км от колхоза. Возить было не на чем, поэтому носили на коромыслах каждый день по 15 км. Для Буривого и горожан, вернувшихся из «эвакуации», хотя сами опухали от голода.

После войны для 20 областей, разоренных войной, правительством был выделен кредит для восстановления разрушенного хозяйства. Под него выдавались семена и сельхоз-инвентарь, приобретались лошади. Как обстояли дела с поголовьем лошадей, можно судить хотя бы по тому, что в наш колхоз выделили двух, да и то монгольской породы, слабосильных и малопригодных для перевозки грузов. Можно было и отдельным колхозникам брать кредит, но делали это в крайних случаях. Так, мой дед по материнской линии решился на это, только когда от голода стали опухать дети. Взял в кредит 3500рублей, чтобы купить ржи, но не в колхозе, а у частника на базаре. А пуд ржи на базаре тогда стоил 750рублей, а семья — 7 человек.

И этот кредит, наполовину погашенный, висел на нем до отмены долгов колхозников Г.