«... рассматривать известные тогда так называемые элементарные частицы как истинно элементарные. Вот они и пытались встроить недопустимое в теорию, и удивлялись, что это приводит к противоречиям. Вот с чем связана та трудность, о которой упомянул Блохинцев. Тут не знаешь, смеяться или плакать! За полвека до того Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» сказал известную всем (до перестройки) фразу: «Электрон так же неисчерпаем, как и атом...» Ее заставляли всех учить, вдалбливали, разжевывали, но — как об стенку горох».

А какое отношение к физике, товарищ Губин, имеет В.И. Ленин, чтобы его суждения об атоме считать «основательными»? В данном случае дело не в Ленине, а в том, что для вас в одном случае мнение профессионала Теслы не годится, а мнение любителя Ленина, случайно сказавшего банальное «ламцадрица-цаца», уже является неоспоримым доказательством.

И что мне делать с такой Вашей логикой — смеяться или плакать? Я ведь теперь не уверен, что Вы понимаете смысл слова «наука», хотя употребляете его. Вот Вы пишете: «Принципиальное согласие с Фоком — это главное, а остальное — замечание побочное, относящееся к трудностям согласования разных теорий, к развитию более широкой теории, и вдобавок не вполне корректное». И еще: «Теории никогда не бывают абсолютно точными и совершенными. Они уточняются и развиваются постепенно».

Простите, но разве Вы не замечаете, что, запрещая критиковать теорию относительности Эйнштейна, Вы наглухо закрыли пути развития других, возможно, более правильных представлений о мире. И это, кстати, был вывод моей статьи.

Истина — это не то, о чем вслед за прессой талдычат миллионы. Это то, что не боится критики. Вы же, физики, ее боялись и боитесь. Вы пишете:

«Теперь об упоминаемой Вами критике Максимовым теории Эйнштейна. Максимов выступал по существу и, соответственно, критиковал не Эйнштейна, а саму теорию относительности, причем только специальную и, напомню, созданную не только Эйнштейном. Академики Фок, Тамм, Кикоин и другие выступили против Максимова тоже по делу, именно потому, что теория относительности работала и была необходима в расчетах, а Максимов вместо нее предлагал шиш с маслом. Понятно? Так что суть «доноса» академиков — оградить работающую, возможно, приближенную и временную вычислительную модель от некомпетентной, неконструктивной (не дающей ничего взамен) и разрушительной критики».

Не согласен! Суть доноса — всегда! — вызвать репрессии начальства по отношению к объекту доноса. И только. Донос может быть и благородным, но не в данном случае — эти доносчики имели достаточно места в своих изданиях, чтобы ответить на любую критику без репрессий к критикующему и к органу, напечатавшему его.

Но все эти ландау и Сахаровы без колебаний пошли на донос. И Максимов критиковал не «вычислительную модель», а то, что эта модель вписана в теорию, которую он за таковую не считал.

И потом — что же это за «теория», если для нее слова даже дурака, предлагающего «шиш с маслом», являются «разрушительной критикой»?

Вы скажете, что я цепляюсь к Вашим словам, которые Вы не всегда, возможно, удачно применили. С одной стороны, это так, поскольку, повторяю, я не люблю авторов, для которых слова — это только слова, некие «ламцадрица-цаца», но, с другой стороны, я все же хочу показать читателям тот смысл, который именно в СССР стоял за непогрешимостью официальной науки. Почему эта «наука» так отчаянно боится критики?

За что науку уважать?

Дам цитату из В.В. Губина несколько больше, чем нужно:

«Науку надо уважать, а с нею — и ее создателей, и лидеров. Почему надо уважать науку? Потому что она — наиболее полное и систематизированное знание.