– Я полагаю, с этого нужно было начать, – как можно спокойнее заметила я. И эти слова снова вызвали тень улыбки на его губах.

– Кому другому – разумеется… Но вам-то Катерина Лексевна, как бывшей жене главного следователя. Вам разве нужно это объяснять. Полно. Не теряйте времени. А лучше поспешите одеться.

– Вы желаете, чтобы я отправилась с вами?

– Учитываю конечный пункт вашего путешествия – вряд ли, – хохотнул он, брызнув слюнкой, став уже совершенно омерзительным.

В эту минуту он напомнил мне прыщавого гимназиста.

Попадаются среди них такие «хохотунчики», поводом для смеха для них становится обычно что-нибудь неприличное. Ничто иное для их убогого чувства юмора недоступно, а тут они просто из себя выходят, до красноты и вонючего пота. Хотя нет, это теперь он мне таким вспоминается. В то далекое время я еще не встречалась ни с чем подобным. И сравнить мне его манеры было не с чем.

– Что вы имеете в виду? – спросила я.

– Как и предполагалось – в тюрьму-с, – вытянул он губы словно для поцелуя.

– Вы бредите, – прервала я этот его неприличный жест.

– Это вы бредите, – брызгая слюной, взвизгнул он. – Потрудитесь выбирать выражения. А не то – прикажу вас связать и доставить в камеру как…

Что-то наподобие желваков появилось на его холеных щечках. Видимо, он собирался выплюнуть мне в лицо что-то совершенно мерзкое, но удержался и перешел на официальный, безукоризненно вежливый тон, как бы подчеркивая этим свою беспристрастность:

– Соблаговолите одеться и не испытывайте моего терпения.

Через несколько минут я вышла из дома в сопровождении самого Алсуфьева и нескольких полицейских. С побелевшими от ужаса глазами меня провожала взглядом Алена. Теперь мне стало понятным ее безмолвие – первым делом на нее направили ружье, и она едва не лишилась сознания от страха. Скорее всего, ее все время моего «допроса» держали на мушке, и она до сих пор не могла придти в себя.

С собой я захватила лишь небольшой узелок с самыми необходимыми вещами. Нужно было видеть, с каким подозрением глядел на него мой конвоир, видимо, он всерьез считал меня опасной преступницей и подозревал, что я захватила с собой бомбу. Но то ли не решился, то ли постеснялся обыскать меня и всю дорогу сидел с напряженной прямой спиной, готовый выпрыгнуть из экипажа при первом же подозрительном звуке.

На улице уже стемнело, но я достаточно хорошо знала город, чтобы ориентироваться в любом его районе и днем и ночью. Меня повезли не в городскую тюрьму, как мне показалось сначала, а в ее специальное отделение. Мне было хорошо известно это каменное строение без окон. Я несколько раз ожидала здесь Александра, поскольку он частенько бывал здесь по долгу службы. Насколько мне было известно, помещение это предназначалось для особо опасных преступников и состояло исключительно из одиночных камер. Не скрою, это немного успокоило меня, потому что перспектива оказаться в одной камере с настоящими преступницами меня не прельщала. Хотя настоящие преступники считают одиночки чем-то наподобие карцера и боятся их, как огня. И мне известно несколько случаев, когда только одна угроза перевода в одиночку заставляла их выдавать своих товарищей и признаваться в самых тяжких своих преступлениях.

Как это ни странно, но большая часть наиболее опасных преступников органически не переносит одиночества. Не потому ли, что их преследуют души убиенных ими людей?

Мне ничто подобное не грозило. А в плане удобств, если о них можно говорить применительно к подобным местам, это помещение не уступало городской тюрьме. Поэтому когда наш экипаж остановился перед его стенами, я даже вздохнула облегченно.

И только когда меня ввели внутрь, и в нос ударил тяжелый тюремный запах, я впервые осознала всю неприглядность и серьезность своего положения.