— Эта жажда во мне — словно воющий зверь. Мне нужно делать это с тобой. Контролировать, приказывать, наказывать. Чтобы свести тебя с ума. — Пальцы вонзились в волосы. — Раньше я баловался этим, но никогда не чувствовал, что не смогу без этого жить.

Но сейчас, с тобой…

— Что сейчас?

— Будто внутри меня сидит болезнь, с которой я борюсь и борюсь, но знаю, что никогда не смогу выздороветь. — С каждым словом его голос звенел всё громче. — А теперь и ты меня вынуждаешь? — заорал он. — Ты меня просто без ножа режешь!

Я проорала в ответ:

— Перестань сопротивляться! — Шагнув к нему, я обхватила его лицо. Встав на цыпочки, встретилась с ним взглядом. — Я здесь, Севастьян. Я готова, я хочу этого. Ты мне нужен. — Я влюбляюсь.

Почему-то последнюю фразу вслух я не произнесла. Может, не ждала, что он ответит взаимностью. Он говорил об обладании, контроле и владении мной. Говорил об одержимости. Но ни разу — о любви.

— Зачем сопротивляться тому, что нужно нам обоим?

С пугающей нежностью он отстранил мои руки, потом подошёл к столу в убежище.

Из ящичка с двойным дном, о котором я раньше не подозревала, он достал конверт. Вернувшись ко мне, он сунул мне его в руки.

— Не ты одна получила письмо.

Сгорая от любопытства, я открыла конверт. Мой отец и ему оставил прощальное письмо? Лист бумаги был измят. Сколько раз Севастьян его перечитывал? И захочет ли он прочесть и моё письмо, по-прежнему спрятанное в чемодане?

Я читала строчки, а мои глаза округлялись:

Она драгоценна, Алексей, обращайся с ней, как с сокровищем, а самое главное — уважай… Жизнь моей Натали теперь в твоих руках… Хрупкую девушку вырвали из привычной и спокойной жизни, насильно втолкнув в наш опасный мир. Нет ничего важнее её счастья и защиты…

О, Господи Боже. Мне всё стало ясно, и я взглянула на Севастьяна.

— Поэтому ты нас отвергаешь?

Его спаситель, человек, которого, как ему казалось, он подвёл, наставник, годами указывающий ему правильный путь — оставил своему преданному солдату последние инструкции.

— Севастьян, я уважаю волю Пахана. Правда. Но к тому, что происходит между нами, это письмо не имеет никакого отношения. — Я протянула ему листок.

Он стиснул его дрожащей рукой.

— Как ты можешь так говорить.

— Мы должны сами выбрать свой путь.

— Это письмо напомнило мне о том, кто ты. А потом, сразу после того, как я впервые его прочёл, я увидел твои синяки. Я тогда ведь даже не собирался тебя наказывать, не так, как представлял в своих извращённых фантазиях.

— Севастьян, погоди…

— Он был твоим отцом. Он был… моим отцом. Он ждал, что с тобой я буду обращаться, как с сокровищем. Он не знал об этой части моей жизни. Скрывать это дорогого стоило. Узнай он об этом, он бы никогда меня к тебе не подпустил.

— Ты ведёшь себя так, словно такой стиль жизни — порочный и грязный. Словно этим занимаются только больные. — Он приподнял брови: Базара нет!

— Необязательно быть больным, чтобы любить что-то погорячее. Посмотри на меня. Моё воспитание было самым что ни на есть идиллическим, но перестать думать об этом с тобой я не могу. — Я видела, что он непоколебим. — Тебе сказали сделать меня счастливой. Так вот сейчас я крайне далека от этого.

Казалось, он едва не поморщился.

— Видимо, это означает, что я должен преуспеть, по крайней мере, в вопросах твоей защиты. Не хочу, чтобы моё прошлое на тебя влияло.

— Влияло? Потому что я вся такая приличная? Жаль разочаровывать тебя, но в эту сторону я давно склонялась.