— Не слабо, — качнула я головой. — А спорткомплекс «Богатырь»?

Гром кивнул:

— Их же. С корпорацией связан не напрямую, но считается фактически принадлежащим ей. Все легально.

— Ясно. Горшенин был ранен?

— Был. Даже дважды, — Гром снова усмехнулся. — Первое ранение получил в Чечне, в связи с чем после излечения и покинул армию. Покинул, заметь, добровольно. Ранение было довольно серьезное — задето легкое. Но службу, по заключению медиков, Горшенин мог продолжать беспрепятственно. А вот поди ж ты — предпочел уволиться, не дослужив до пенсии по выслуге лет совсем немного. Если ты о тросточке, так это последствия ранения в ногу. После увольнения из армии Горшенин немного поболтался по стране, вернулся в родной город, быстро восстановил старые связи и пристроился инструктором в тире. Через три месяца сынок одной городской шишки прострелил ему голень. Дело замяли, но Горшенина уволили «по собственному желанию», предварительно, правда, щедро оплатив лечение. Спустя еще полгода Горшенин попал в «Богатырь».

— Любопытная биография, — пробормотала я.

— Ничего не напоминает? — полюбопытствовал Гром. — По-моему, прослеживается что-то общее с судьбой Нины Сергеевны Тимофеевой, ты не находишь?

В шкуре Нины Тимофеевой, отставного прапорщика Российской армии, я проходила без малого три недели и с облегчением избавилась от этой любвеобильной и взбалмошной особы лишь несколько дней назад. При одном упоминании об этой истеричке, смысл жизни которой заключался в получении сомнительных удовольствий, у меня начинало ломить затылок.

По легенде, медицинская сестра Тимофеева имела чудовищный характер, любила выпить и норовила затащить в постель любое существо, хотя бы отдаленно похожее на мужчину. Единственно, чего она терпеть не могла и чего никогда не позволяла, так это когда кто-то пытался ею откровенно воспользоваться. В любом смысле.

Из рядов Вооруженных сил медсестра была уволена после серьезного скандала. Интересы дела требовали, чтобы мое поведение полностью, в крайнем случае почти полностью, соответствовало характеру этой особы. Три недели я лавировала и изворачивалась как могла, потому что соответствовать полностью оказалась не в силах. Одной из ужасных сторон личности медсестры было ярко выраженное отсутствие интеллекта и ограниченный словарный запас. Весь спектр чувств и эмоций эта дама умудрялась выражать не очень понятным с точки зрения языкознания словом «е-мое», которое произносилось на все лады чаще, чем все остальные слова, вместе взятые.

При упоминании Тимофеевой я поежилась, настороженно поинтересовалась:

— На что это вы, собственно, намекаете?

— Я даже не намекаю, — вздохнул Гром, подозрительно морща нос. — А официально сообщаю: легенда, под которой ты работала последний раз, как нельзя кстати подходит для Волгограда. Сработала ты чисто, из образа не вышла до последнего, Тимофеева осталась, без сомнения, вне подозрений. Так что принято исключительное решение использовать ту же легенду еще раз. Твои похождения в последние несколько дней уже продуманы, придуманы и подкреплены фактами и свидетелями. Подробное описание найдешь здесь. — Он похлопал по папке.

Я вышла из оцепенения, с чувством сказала:

— Е-мое! — и всхлипнула.

Тут Гром наконец не выдержал, расхохотался, затем изобразил сочувствие и ободряюще хлопнул меня по спине:

— Ну что ты? Что ты? Так надо, Багира, что поделаешь.

— А обо мне вы подумали? — жалобно воззвала я к генеральскому сочувствию.