Прикрыв окно, я торопливо разделась и шмыгнула под одеяло. В селянских хибарах с глиняными полами белье отсыревает за несколько часов, а спертый воздух к утру давит на грудь, как надгробная плита. Вампиры, живущие в тех же условиях, нашли какой‑то способ борьбы с этой мерзостью. Чистая, свежая простыня томно захрустела под моим бренным телом. От нее пахло жасмином. Да и то – у селян‑людей в избе и куры, и свиньи, и козлята под утро выстукивают чечетку по лавкам, а здесь комнатки меньше, но – во сто крат чище и уютней. Вот только не хватает кошачьего мурлыканья под боком. Да и нет кошек в Догеве.

Что мне еще очень понравилось – это полное отсутствие незваных квартирантов, вроде блох, мышей, клопов и тараканов. Нигде ничего не скреблось, не пищало и не кусалось, и не было нужды ставить ножки кровати в тазики с водой. Несмотря на непривычную обстановку, обилие впечатлений и долгий путь убаюкали меня в считанные минуты. Я уже задремывала, когда один из четвероногих обитателей Догевы решил возместить мне потерю кошачьего мурлыканья, и разразился тоскливым протяжным воем, от которого я разом покрылась пупырышками, как тепличный огурец. Пес старательно выводил гулкие рулады, подражая ветру, запутавшемуся в горлышке пивной бутыли. Я тешила себя надеждой, что, исполнив соло, он замолчит, но его собратья посчитали своим прямым долгом подхватить затихающую ноту, ввести элемент разноголосья и усладить мой слух хоровым напевом. Чем дольше я слушала, тем подозрительнее мне казался их профессионализм. Они ни разу не сорвались на дискантах, не оборвали пианиссимо, не разразились вульгарным лаем. Они пели. Выразительно. Артистично. Как могут петь только чистокровные волки. Я вспомнила молчаливых псов, нехотя уступающих Ромашке дорогу, вспомнила их тоскливые желтые глаза, серую с подпалинами шкуру и накрылась одеялом с головой. Я люблю волков. Меня завораживает их вой. Но слышать его под открытым окном – испытание не для слабонервных. Впрочем, господа волки лучше знали, кого им кушать, а кого убаюкивать. Они вкладывали в пение всю душу, и моя собственная душа, осмелев, выбралась из пяток и расползлась по всему телу, как ей и положено.

* * *

Они думали, что я сплю, и тихо разговаривали во дворе под яблоней. Серый рассвет дышал в окна туманом. Я представила себе мышку. Маленькую серую мышку, которую заметила вчера возле поленницы. Мышка проснулась. Вылезла из норки и, семеня лапками, пересекла двор. Холодные капли росы блестели на травинках, как волчьи слезы. Светлая шерсть на брюхе промокла и слиплась, мышка села столбиком, свесив розовые лапки, и прислушалась. Я слушала вместе с ней.

– Они издеваются над нами, Лён. Люди всегда ненавидели нас.

– Только не маги.

– Маги тоже люди.

– Не повышай голос. Разбудишь.

– Кого они прислали нам в помощь? Сначала Магистра теоретической магии. Нам нужен был практик, молодой и сильный, а приехал благообразный старец в очках. Что он мог поделать, если эта гадина до него сожрала трех практиков и не поперхнулась?

– Он сам решил остаться.

– Мы должны были его переубедить. Теперь эта девчонка! Она даже не Магистр. Адептка… Неспелое яблочко. Производственный брак. И они решили ее отсеять таким вот образом…

– Ее рекомендовал мой старый друг.

– Если она погибнет, у тебя не останется друзей среди людей, Лён. Отошли ее домой как можно скорее. Ты что, не понимаешь? Они уничтожат нас. Сотрут Догеву с лица земли

– Пусть лучше это сделает гадина?

– Если она не оставит Догеву в покое, мы всегда сможем перебраться в Арлис или Леск. Люди же достанут нас повсюду. Ни одна из двенадцати Долин не устоит перед ордой вооруженных фанатиков. Речь идет даже не о войне. На войне берут пленных и щадят детей. А мы не нужны людям даже в качестве рабов.