Хуго вдруг спрашивает:

— Как они собираются перевозить Бернхарда, в мешке или как?

Читает мои мысли.

Мы вместе спускаемся на первый этаж и осматриваем его и мои чемоданы, комод, бельевые мешки, ковры. В подвале есть еще большая картонная коробка, но подойдет ли она? Это же просто бумага. Все заканчивается тем, что мы снова торчим перед телевизором и смотрим какую-то детскую передачу.

В шесть появляются Кора и Эмилия со старомодным сундуком. Мне сразу бросается в глаза, что размеры его для наших целей не подходят. Но Кора порывисто обнимает меня с необыкновенной сердечностью, не давая мне раскрыть рот, и от счастья я забываю все, что хотела сказать.

— Ба, я думаю, тебе нужно переодеться, — говорит внучка.

Я давно уже не ношу то платьице в цветочек, которое купила специально для Хуго, и вернулась к своему любимому, удобному, старому доброму спортивному костюму.

— Что же мне надеть, Кора? Может, рабочую куртку землекопа?

Смеется.

— Бабуля, это же похороны. Мне кажется, у гроба моего деда тебе следует быть в черном.

А ведь она права. Стыд-то какой! Бегу выбирать туалет.

Я надеваю свой черный костюм, в котором хоронила маму, и он на мне совсем не сидит. Я такая же скрюченная, как Бернхард, и выгляжу в костюме как пугало огородное.

— Хуго, как я тебе?

— Ничего, сойдет на пару часов, тем более вокруг все свои.

Спасибо, милый, ты всегда был чрезвычайно тактичен. Но спортивный костюм, может быть, нравится ему еще меньше.

Кора и Эмилия спускаются в подвал, нас просят остаться наверху. Вот они уже несут плотно запертый сундук, держа его за ручки. Еще не стемнело, но обе без колебаний выносят сундук на улицу и без особого труда грузят его в багажник машины. Соседи, если увидят, подумают, что это у меня снова забирают грязное белье. Наконец и нас с Хуго усаживают в большой американский автомобиль, который Кора с гордостью именует своей «зеленой хромированной тачкой».

Как обычно, я и Хуго занимаем задние места, Эмилия сидит рядом с Корой, и они все о чем-то болтают по-итальянски. Мы не понимаем ни слова. Кажется, все остальные шоферы, которые когда-либо возили меня в моей жизни, были просто хромыми утками.

Вот, жила себе тихо-мирно много лет. Общалась каждый день с Хульдой, монотонно, конечно, немножко, но вовсе не скучно. Почитаем, телевизор посмотрим, в магазин сходим, с Феликсом парой слов перекинемся, кроссворд отгадаем, письмо напишем, приберем в доме немножко… Так и тянулась жизнь, как сон, и что это вдруг за кошмар такой меня разбудил? Я сижу в зеленой хромированной тачке, рядом со мной — любовь моей молодости, мы мчимся по шоссе (Феликс говорит, Кора носится всегда на машине так, будто за ней черти гонятся), а в багажнике лежит мумия, которая полвека назад была моим мужем.

Дверь открывает дружелюбный пожилой господин.

Гостиную своих родителей Кора оформила под похоронный зал, чтобы достойно провести церемонию. Наверное, итальянские друзья ей подсказали. Венецианское зеркало занавешено черным флером, белые калы в китайской вазе на каминной полке, низкий журнальный столик накрыт черной тканью. Шторы задернуты. Кора принесла из всех комнат подсвечники, теперь вставляет в них высокие белые свечки и благовония и включает тихую музыку. Пусть бедный Бернхард наконец упокоится с миром, пусть и ко мне вернется душевный покой, и я навсегда в сердце своем попрощаюсь с тем, кто некогда был моим мужем.

В саду за домом, где все густо поросло кустарником, Марио выкопал яму. Эмилия и Кора открывают стоящий наготове сундук, осторожно достают веревки и спускают на них покойника в могилу. Я бросаю сверху белые цветы.

— Помолиться бы надо, — вспоминает Хуго.