Чарлз распорядился, чтобы в его кабинете между окон под углом к стене приладили зеркало, и теперь ему было видно, кто приближается к дому. Ему незачем было каждый день посылать на почту за письмами; когда их скапливалось слишком много, какая-нибудь добрая душа доставляла их Чарлзу прямо домой. А писем с каждым месяцем приходило все больше и больше – многие от родственников. Недаром в семье Дарвинов так любили стишок:
Письма шли хоть каждый день нам: Рады мы советам дельным.
Но больше всего Чарлзу писали люди незнакомые. Он уже давал себе слово, что станет читать только письма друзей, но сдержать его не мог – это было не в его характере. Поэтому он читал все письма, даже если в них метали громы и молнии в его адрес. Эмма и дочери Генриетта и Элизабет тоже внимательно просматривали почту. Теперь Чарлз чувствовал себя видавшим виды бойцом. Лишь иногда он позволял гневу, который скрывался за внешней любезностью, выплеснуться наружу кипящей лавой. Ирландскому ботанику Уильяму Гарвею, который решил во что бы то ни стало опровергнуть Дарвина с его "Происхождением видов" и в каждом письме к Чарлзу приводил псевдонаучные аргументы, он наконец ответил: "Мне сдается, что вы скорее согласитесь принять рвотное, чем перечитать хоть одну главу моей книги".
– Удалиться бы мне в райские кущи, где не гремят гневные голоса! воскликнул как-то Чарлз в кругу семьи. Он сидел в гостиной, придвинув кресло-качалку к камину и грея колени. – А как туда попасть, я знаю. Надо написать такую работу по естественной истории, которая не вызовет никаких споров. Вон хоть об изменении животных и растений при одомашнивании. Или труд об опылении орхидей пчелами, бабочками и другими крылатыми насекомыми. Насколько мне известно, еще никто не утверждал, что орхидеи опыляются пчелами.
– Так не слишком ли это смелое предположение? – спросила Эмма.
Улыбка Чарлза напоминала гримасу.
– Я как азартный игрок: люблю дерзкие предприятия. Осенью Джон Мэррей распродал семьсот экземпляров второго издания "Происхождения", теперь у него оставалось только триста пятьдесят. Чарлз быстро вносил правку в готовящееся третье издание. Будучи в Лондоне, он навестил Лайеля. Ноябрьская изморось, казалось, вот-вот перейдет в дождь со снегом. Лайель, протянув к горящим в камине углям ноги в чулках, что-то диктовал своему новому секретарю. Когда горничная провела Чарлза в кабинет, Лайель посмотрел на него сердито.
– Черт вас подери, Дарвин! Оксфордский профессор геологии Джон Филлипс пытается разгромить вас с помощью цитат из моих "Основ геологии". Придется мне в следующем издании кое-что изменить: доказать, что вы добрались до истины, а я застрял на полпути.
Чарлз робко улыбнулся.
– Гукер говорит, что вы единственный философ, который в шестьдесят лет, несмотря на свою солидную репутацию, решится изменить взгляды.
Выслушав этот двусмысленный комплимент, Лайель что-то проворчал, подошел к письменному столу и стал показывать Чарлзу кремневые орудия, которые он нашел в долине Соммы возле Амьена и в долине Сены.
– Эти орудия говорят о том, что род человеческий существовал уже в то время, когда по земле ходили сибирские носороги и другие ископаемые животные… Но вы все о чем-то своем думаете?
Чарлз сел в кресло возле камина и тихо сказал.
– Хочу с вами посоветоваться. Мне пришло в голову, что хорошо бы в третьем излянии "Происхождения" сделать
ряд примечаний, которые будут касаться только ошибок моих критиков.
– Ни в коем случае. С чего это вы решили обессмертить своих противников?
Чарлз задумчиво покачал головой.
– Вы, конечно, правы. Я ведь могу просто добавить по лишнему абзацу с ответами на возражения. Это займет страниц двадцать – не больше.
После диспута в Оксфорде о теории эволюции заговорили повсюду. |