Такая работа ничего больше не требует, кроме спокойствия, но этого-то именно и не берет себе в толк наша провинциальная интеллигенция. Она теряется при виде этого движения и предлагает тараны и стенобитные машины там, где требуется только благосклонное от них увольнение.
Но будем думать, что это лишь бред наяву и что он, без особенных последствий, пронесется над провинцией, подобно многим другим Бредам, которыми так богаты многодумные головы представителей нашей интеллигенции.
В настоящем «письме» Салтыков выступает против «строгости», то есть беззакония, произвола и административного принуждения, и против поборников «усиления и концентрирования власти» самодержавно-бюрократической системы — «здания строгости», куда крепостники мечтают вновь «засадить россиян». Писатель защищает идею «здоровой жизни» — демократии.
Непосредственным поводом к созданию «Письма десятого» послужили дебаты вокруг готовившегося в то время правительством проекта административной реформы, направленного на усиление единоличной власти губернаторов. О повышенном интересе Салтыкова к этому проекту, призванному законодательно закрепить усиление реакционного курса власти, свидетельствует его письмо от 23 марта 1870 г. к Некрасову (пересланное последним их общему старинному знакомому, высокопоставленному чиновнику В. М. Лазаревскому) с просьбой: «…Нельзя ли на короткое время прочитать проект административно-полицейской реформы» (см. также прим. к стр. 309).
Еще в январе 1868 г. министерство внутренних дел разослало «начальникам губерний, членам Государственного совета» и т. п. в качестве руководства к деятельности «Записку» псковского губернатора Б. Обухова. В ней утверждалась необходимость «общих государственных мероприятий» по дальнейшей «централизации губернской администрации», санкционированию ее «вмешательства во все виды общественной деятельности», подчинению губернатору прокурорского надзора и т. п.. (Вслед за этим Обухов был назначен товарищем министра внутренних дел.)
Публицисты дворянско-монархического охранительного лагеря видели в дальнейшем усилении административной власти единственный выход из «политических неурядиц» и экономического кризиса, переживавшегося Россией в конце 60-х годов (о выступлениях «Вести», «Русского», брошюре Г. Бланка см. в прим. к стр. 307–308). По свидетельству М. М. Стасюлевича, в те годы в ретроградных кругах приобрело широкое хождение выражение: «La légalité nous tue» — «Законность нас губит». С сильной властью давно связывали свои надежды и поправевшие либералы Чичерин, Кавелин.
Затрагивая в споре с этими «теориями» коренные вопросы социально-политического развития России, Салтыков показывает несостоятельность претензий самодержавного государства на просветительскую миссию, высмеивает «просветительно-опустошительные подвиги» легионов его представителей — «безазбучных» горе-цивилизаторов. Так «Письмо десятое» сближается с проблематикой «Господ ташкентцев» (очерки «Ташкентцы-цивилизаторы», «Что такое ташкентцы?», ОЗ, 1869, № 10, 11). Вместе с тем оно служит как бы теоретическим комментарием к фантастическим картинам глуповских «Войн за просвещение» из «Истории одного города» (эта глава напечатана в № 2 ОЗ за 1870 г.).
Впервые — ОЗ, 1870, № 4, отд. II, стр. 276–288 (вып. в свет 9 апр.).
При подготовке к изд. 1882 Салтыков переработал и сократил «письмо». Приводим три варианта текста ОЗ.
К стр. 316, после абзаца «Но этого еще недостаточно…»:
Ежели, по их мнению, даже перед громом нет надобности трепетать, то каким же образом следует себя вести, например, относительно станового пристава? И что всего ужаснее — никак их нельзя в этих революциях уличить! Чувствуешь, что в словах их есть что-то неладное, а что такое — сам черт не разберет!
— Позвольте, милостивый государь! вы сейчас изволили сказать, что инстинкты животных определяются условиями жизни… так, кажется, я расслышал?
— Точно так, ваше превосходительство. |