Выручило их объявление об очередных визитерах. Роджерс попросил:

— Разрешите откланяться?

Следом подошел к руке и Мур с тем же вопросом. Каролина с досадой закусила губу: если уедет и Байрон, то кто знает, придет ли он еще раз? Но Байрон, в свою очередь подойдя к руке хозяйки, воспользовался тем, что приятели были уже у двери, а новые гости пока не вошли, тихонько посетовал:

— Вокруг вас тоже толпа. Могу я приехать, когда вы будете одна?

— Сегодня в восемь.

Он лишь согласно склонил голову.

Теперь Каролине было наплевать на Роджерса и Мура, а ведь у нее мелькнула мысль в качестве наказания за бестактность потребовать от Роджерса привезти Байрона с визитом еще раз и в более подходящее время.

Байрон действительно приехал в восемь, но обедать категорически отказался, сказав, что не ест ничего, кроме бисквитов и газированной воды. Каролина тут же распорядилась принести и то, и другое, но снова последовал отказ, якобы гость уже сыт и просто подождет, пока хозяева насытятся.

Каролина немедленно сделала вид, что сегодня с утра страдает отсутствием аппетита, хотя в действительности как раз страдала от невозможности поесть. Она успела взять в рот лакричный леденец и довольствовалась этим. Позже бедная женщина порадовалась, что не уселась вопреки отказам гостя за стол. Оказывается, Байрон не выносил вида жующих женщин, считая, что им позволительно потреблять лишь омаров и шампанское.

Откуда столь странное представление, не мог бы ответить и он сам, но вид женских челюстей, перемалывающих даже нежное суфле, вызывал у него отвращение.

«Как же он будет смотреть на жующую супругу?!» — мысленно ужаснулась Каролина, но тут же успокоила сама себя, что, влюбившись, поэт непременно простит возлюбленной и более явные «грехи», чем поглощение пищи.

В тот вечер повар предложил кусочки цыпленка в винно-сливочном соусе, завернутые в тоненькие, почти прозрачные блинчики, также тонко нарезанный деревенский бекон, бараньи отбивные, треску со сливками, форель, посыпанную укропом и щедро сбрызнутую лимонным соком, тушенную в белом вине лососину на ложе из зелени, фрукты и небольшие пирожные — миндальные, медовые и с корицей.

Но как бы ни была голодна леди Лэм, она быстро забыла и умопомрачительные запахи, несущиеся из столовой, и свой голод, была совершенно очарована поэтом и готова ради общения с ним голодать, однако не представляла, как быть с остальными обитателями Мельбурн-Хаус, все же в восемь вечера у них обычно собиралось изысканное общество и поглощало не только омаров с шампанским.

Выход нашелся быстро, Байрон предпочел бы посещать дом в утренние часы, но так, чтобы у хозяйки не толпились гости. Мало того, из-за своей хромоты Байрон не танцевал и не слишком любил вид кружащихся в танце, особенно в вальсе, пар. Сидеть же со старушками в стороне, наблюдая чужую грацию и тихо страдая, ему было невыносимо.

И леди Каролина Лэм, обожавшая балы и гостей с роскошными обедами, отказалась от всего! Следующие девять месяцев почти единственным гостем Мельбурн-Хаус был лорд Байрон, который приезжал к одиннадцати и уезжал едва ли не за полночь! Двери роскошного особняка Мельбурнов закрылись перед завсегдатаями ради общения Каролины с поэтом, она не принимала даже его собственных приятелей — Роджерса и Мура! Знаменитый своими балами и приемами Мельбурн-Хаус теперь по вечерам был темен и тих.

В первый же вечер, проводив Байрона и будучи под впечатлением от беседы с ним, Каролина нашла в себе мужество отправиться к мужу. Уильям Лэм сидел в библиотеке, лениво перелистывая большой альбом об охоте.

— Уильям…

— Да, дорогая…

— Сегодня у нас весь вечер был лорд Байрон.

— Я знаю. Я не хотел мешать вашей беседе, потому сразу прошел в библиотеку.