— Белл, вернешься ли ты? А вдруг твой муж не захочет и слышать о Сихэме и не пустит тебя навестить свою мать?

Слезливый тон миссис Милбэнк действовал Аннабелле на нервы, но она улыбнулась:

— Что ты, мама, еще неизвестно, будет ли у меня этот муж. В прошлом году я простояла на балах, подпирая стену…

— Не может быть, чтобы такую красавицу не заприметили! В прошлом году у тебя просто были неподобающие наряды. А сейчас одно желтое платье чего стоит. Белл, ты будешь самой красивой на всех балах!

Девушка не стала разубеждать мать и сообщать, что ни при каких условиях не намерена надевать желтое платье, которое портниха сшила под нажимом и по требованию миссис Милбэнк. Дама непререкаемым тоном заявила, что именно так в ее время одевались девушки, желающие выйти замуж!

— Ты же помнишь, Ральф, на мне было именно такое платье. Помнишь?

Даже если мистер Милбэнк и не помнил, то наверняка сделал вид, что расстройством памяти не страдает. Он действительно не страдал, а о желтом платье знал все благодаря неустанным напоминаниям своей дражайшей супруги, переубедить которую в том, что ныне никто не носит кринолинов, не представлялось возможным.

— Если и не носит молодежь, то уж твоя сестрица наверняка щеголяет в кринолине. Она-то наверняка помнит мое желтое платье.

Аннабелла, вспомнив элегантную моложавую тетушку, явно забывшую и кринолины, и невестку, спрятала улыбку за кулачком, изображая кашель. Это страшно перепугало мать:

— Аннабелла, ты простужена! Ральф, девочка никуда не поедет, пока не выздоровеет. Я немедленно пошлю за доктором Левенсоном, а ты иди и ложись в постель.

Как бы Аннабеллу ни прельщала возможность побыть дома еще несколько дней, лежание под несколькими одеялами в душной комнате и бесконечное питье молока с медом и лавровым листом ужасало куда сильней.

— Нет-нет, мама, я просто подавилась. Никакой простуды, и доктор Левенсон не нужен.

— Вот ты всегда так: торопишься есть и пить! Ральф, я очень боюсь, что Аннабелла подавится, а помочь ей будет некому.

— Мама, я уже ездила в Лондон, не простыла, не подавилась и вернулась живой и здоровой. Такой вернусь и в этом году.

Миссис Милбэнк вытаращила на дочь глаза, потом от души плюнула:

— Что ты говоришь?! Как это вернешься?

— С мужем, мама.

— А… разве только с мужем. Но он вряд ли захочет ехать в нашу глушь, чтобы познакомиться со своей тещей…

— Рыбка в речке, а сковородка уже на огне, — усмехнулся мистер Милбэнк, имея в виду отсутствие жениха.

Аннабелле были неприятны любые разговоры о замужестве, но, как послушная дочь и разумная девушка, она прекрасно понимала, что этого не избежать, а потому старалась не раздражаться. Оставаться старой девой тоже не слишком приятно, но, вспоминая опыт прошлого года, Аннабелла невольно морщилась — едва ли в этом году встретится кто-то поумней, с кем можно было бы просто поговорить. Гостиные и салоны наводили на нее смертную скуку, единственным развлечением на балах девушка считала не танцы, а собственные наблюдения, обычно весьма едкие, не оставлявшие поклонникам ни единственного шанса на победу. Аннабелла Милбэнк откровенно считала себя интеллектуально на голову выше всех, с кем встречалась в Лондоне, и с трудом скрывала испытываемое презрение к глупым барышням и молодым людям, суетливо подыскивавшим себе пару.

Аннабелла представляла себе брак как нечто романтически-возвышенное, с клятвами в вечной верности, однако не слащавыми, какие слышались из уст родственниц, без конца ахавших и закатывавших глазки, а почти суровыми, так, чтобы и впрямь была готовность отдать ради возлюбленного жизнь. Понимая, что действительность может оказаться не столь романтичной, Аннабелла записала в дневнике, что готова на брак без любви, но по взаимному уважению, чтобы супруги помогали друг другу и считались с противоположным мнением.