– Ну-ну, Сайрус, будьте великодушны, – пропела леди Баскервиль, на устах которой заиграла довольная улыбка. Критику в адрес других женщин очаровательная вдовушка обожала. В отличие, как вы заметили, от комплиментов, направленных мимо ее прелестной персоны. – Бедняжка не виновата. – Теперь улыбка предназначалась моему мужу. – По-моему, она не в себе. Из любви к Мэри мы, конечно, терпим и мать, но девочка вынуждена ублажать эту старую... это несчастное создание, так что вырваться к нам ей не часто удается.

Эмерсон неуклюже затоптался на месте, покрутил головой, сунул палец за воротничок – словом, исполнил ритуальный танец, означающий неловкость или скуку. Леди Баскервиль, как и любая побывавшая замужем дама, без труда расшифровала эти закодированные сигналы. Она уже развернулась было в сторону обеденной залы, когда мистер Вандергельт вдруг издал не совсем членораздельный возглас:

– Вот тебе и раз! (За точный смысл не ручаюсь. Но не мог же джентльмен произнести: «Вот зараза», верно?) Какого черта... смотрите, кто явился. Вы ее приглашали?

– Разумеется, нет, – кисло отозвалась леди Баскервиль, стрельнув взглядом в сторону входа, – очевидно, на гостью, которая вызвала неудовольствие Вандергельта. – Но этим ее не остановишь. Мадам нахальна как торговка.

Через просторный холл отеля к нам двигалась оригинальная пара. Сначала я обратила внимание на юную особу в блекло-желтом платьице допотопного фасона. Если бы не более чем скромный наряд девушки, ее появление наверняка вызвало бы восхищенное внимание всех мужчин в отеле и завистливое – женщин. Экзотическая красота незнакомки ошеломляла: ее оливковая кожа и темные, в густых ресницах, глаза, изысканные черты лица и гибкая фигурка вызывали в памяти портреты египетских цариц. Европейское платье на этой восточной прелестнице выглядело так же дико, как современный охотничий костюм – на античной статуе Дианы. Воображение рисовало летящие льняные одежды, черепаховые гребни, сердоликовые ожерелья и мелодично позванивающие на тонких запястьях золотые браслеты. Увы, увы...

Зато все это в изобилии, чтобы не сказать в излишке, увешивало спутницу юной красавицы. Экстраординарная внешность второй леди достойна не менее подробного описания. Мадам была на целую голову выше дочери и как минимум... гм... втрое толще. Льняной наряд а-ля царица Египта давно утратил первозданную белизну и приобрел сомнительный серый оттенок. Аляповатое ожерелье из стекляруса тщетно силилось прикрыть изрядный бюст и с тем же успехом имитировало драгоценности великих фараонов. На гигантских ступнях каким-то чудом держались легкомысленные сандалии, предполагаемую талию кокетливо обозначал расписной пояс, а на голове колыхалось чудовищное сооружение из смоляных волос с массой цветочков, перышек и медных побрякушек.

Я исподтишка ткнула Эмерсона локтем в бок.

– Посмей только выдать хоть слово из тех, что пришли тебе в голову...

– Молчу, молчу. – У него подозрительно тряслись плечи. Голос супруга мне тоже не понравился.

– И нечего хохотать! – прошипела я на всякий случай.

В ответ раздался булькающий клекот.

Мадам Беренжери промаршировала к нам, волоча за собой дочь. При ближайшем рассмотрении башня на голове экстравагантной особы оказалась париком вроде тех, что носили древнеегипетские модницы. Это уродство, слепленное из конского волоса, да еще в сравнении с естественными мягкими локонами Мэри, у любого могло вызвать хохот. Если бы слезы не душили.

– Это я! – с драматическим придыханием возвестила мадам Беренжери. – Контакт состоялся! Мне дан знак! Теперь я в силах вынести несколько часов без духовной поддержки.

– Прелестно.