Множество глаз следило за двумя всадницами, осторожно двигающимися между шатрами и навесами, держа путь к главным воротам монастыря. Джилсепони ощущала себя плывущей по бурному морю, а Санта-Мир-Абель представлялся ей далеким островом.

Но не спасительным островом.

Как ей хотелось разнести эти стены!

Брат Фрэнсис медленно шел вдоль цветочного кордона, чувствуя, как с каждым шагом у него слабеют ноги.

Пусть его бывшие собратья это увидят.

Он был крайне изможден и измотан. В кармане у брата Фрэнсиса лежал камень души, и монаху хотелось, высвободив свой дух, прорваться за стены Санта-Мир-Абель.

Да, ему хотелось, словно призраку, нарушить покой тех, кто прятался за стенами.

Как ему хотелось, чтобы они это увидели!

Катая камень между пальцев, Фрэнсис понимал, что упустил такую возможность. Сейчас у него вряд ли хватит сил высвободить дух из тела.

Он не сумеет даже позвать к стене Бурэя.

Ноги слабели, дыхание тяжелело с каждым шагом.

Нет, они должны это увидеть. Они должны оказаться свидетелями того, что брат Фрэнсис встретил смерть мужественно и с сознанием своей правоты!

Он уже не шел. Фрэнсис даже не заметил, когда его ноги подкосились и он упал. Ему удалось немного откатиться в сторону, так, чтобы иметь в поле зрения стену. Он несколько успокоился, увидев наверху фигуры монахов. Глаза ослабели, и ему было не различить, кто именно стоит на стене. Но Фрэнсис чувствовал: бывшие собратья глядят на него и показывают в его сторону.

Значит, они непременно скажут Бурэю.

Утешившись этой мыслью, Фрэнсис повернулся к цветочному заграждению, погрузившись в волны ароматов и созерцая разноцветные пятна. Умирающему монаху казалось, что запахи цветов способны дать ему то же, что некогда давал гематит, — отделить душу от тела. И тогда он на благоуханном облаке полетит прямо к Богу и предстанет перед его судом, которого он больше не страшился.

Фрэнсис не услышал, как где-то поблизости раздался и смолк цокот копыт. Ушей его коснулся шум собиравшейся толпы, возглавляемой Мери Каузенфед. Несколько сотен больных двигалось сюда, чтобы проститься с братом Фрэнсисом из Санта-Мир-Абель.

Знай Фрэнсис об этом, он был бы счастлив.

Джилсепони еще издали увидела лежащего и поняла, что он безнадежен. Такие же люди встречались ей и в Палмарисе, и по дороге сюда. Ему уже ничто не поможет. Даже если сейчас она отдаст все силы сражению с чумой в его теле, ей удастся лишь ненадолго продлить ему жизнь. Может, на несколько минут или даже часов, которые он все равно проведет в мучениях.

Глядя на его изможденное и почти бездыханное тело, Джилсепони понимала: чума одержала победу над жизнью этого человека, и теперь его глаза видели не столько окружающий мир, сколько глядели по ту сторону завесы.

Джилсепони ни за что не узнала бы лежащего, если бы вокруг не повторяли его имя. Когда она в последний раз видела Фрэнсиса, это был сильный, крепкий, чуть грузноватый человек с чисто выбритым лицом и коротко подстриженными волосами. Сейчас перед ней лежал настоящий бродяга! Длинные, спутанные волосы, такая же длинная, густая борода и совершенно высохшее тело.

Джилсепони подошла к нему, опустилась на колени и взяла его руку в свою.

Фрэнсис долго глядел на нее, но, похоже, так и не узнал.

— Здравствуй, брат Фрэнсис, — прошептала она. — Я слышала о твоем поступке, о твоем мужестве и сострадании к больным.

Фрэнсис продолжал отрешенно смотреть на нее, затем на его лице появилась улыбка.

— Джилсепони? — спросил он.

Она кивнула и потянулась за камнем души, хотя и сомневалась, удастся ли ей войти в тело Фрэнсиса.

Улыбка больного разом погасла.

— Ты можешь меня простить? — спросил он.

При каждом слове из его груди вырывался хрип.