— Пока не ясно, достоверны ли эти сведения, — поспешил добавить брат Виссенти — нервный человек небольшого роста, с редеющими русыми волосами, который постоянно о чем-то беспокоился и потирал руки.

Поймав на себе суровый взгляд Браумина, Виссенти продолжал:

— Народ в смятении. Разве можно верить тому, что они выкрикивают?

— Нельзя, конечно, — согласился Браумин. — Однако нам нужно быть готовыми ко всему.

В церковь вошли еще несколько монахов — один из них держал в руках небольшой мешочек.

Пони сразу догадалась, в чем дело. Монахи принесли самоцветы — в основном гематиты, на тот случай, если будут раненые и им понадобится помощь.

— Мы идем к стене, — сказал ей брат Браумин, направляясь к выходу. — Пойдешь с нами?

Пони задумалась. Честно говоря, она не хотела более воевать. Но если возле западных ворот Палмариса появились поври, сражения не избежать. Никто во всем королевстве не умел так, как она, обращаться с самоцветами. Да и существовала ли рана, которую Пони не смогла бы исцелить?

Существовала. Рана в ее сердце.

Пони направилась вслед за братом Браумином к западной городской стене.

Герцог Калас следил из близлежащего переулка за тем, что творилось на западной стене.

— Там! — крикнул кто-то, и городские стражники молниеносно вскинули луки.

«А они напуганы, — подумал Калас. — Напуганы едва ли не до потери рассудка». Во время войны Палмарис, как никакой другой город Хонсе-Бира, узнал, что такое сражения. Надо признать, защитники города действовали доблестно. Но Калас знал: люди сыты войной по горло, и любой, кому доводилось сражаться с поври, не хотел новой стычки с этими тварями… Если, конечно, эта стычка не продумана заранее и ее исход не предрешен задолго до начала.

Вновь послышались крики, и со стены опять полетели стрелы. Затем толпа дрогнула; часть горожан спрыгнули с десятифутовой стены вниз и со всех ног дали стрекача.

Вскоре остававшиеся на стене зашумели еще сильнее — в стену ударилось что-то тяжелое.

Калас улыбнулся. Вчера его стрелки полдня провозились с катапультой, нацеливая ее таким образом, чтобы удар по стене не повлек за собой разрушения.

Лучники ответили на удар новым залпом, затем послышались крики, вопли, и в общем шуме отчетливо послышались резкие голоса поври.

Герцог Калас скользнул в тень, не желая, чтобы его заметили монахи и Джилсепони. Они бежали к стене, чтобы присоединиться к стражникам и горожанам. Герцог следил за ними со смешанным чувством. Его радовало, что монахи спешат на помощь горожанам. Каласа особенно взволновало появление прекрасной Джилсепони: она станет свидетельницей его триумфа! Но одновременно герцог испытывал страх: а вдруг Джилсепони с помощью какого-нибудь самоцвета нанесет удар по поври и спутает ему все карты?

С этими тревожными мыслями Калас бросился на другой конец переулка и взмахнул рукой, подавая сигнал трубачам. Потом он уселся на своего боевого коня — рослого пегого тогайранского пони и занял место на правом фланге отряда из пятидесяти вооруженных рыцарей.

Над городом запели трубы. Казалось, их звук раздается с каждой крыши. Эта музыка звучала боевым маршем доблестной Бригады Непобедимых. Все, кто находился на стене, повернули головы. Вскоре к трубным звукам примешалось нарастающее цоканье копыт.

— Ворота настежь! — зычно потребовал кто-то из бойцов.

Городская стража моментально подчинилась — выход из города был открыт.

Бригада Непобедимых с шумом и грохотом помчалась в поле. Несмотря на тусклый, ненастный день, их доспехи отливали ярким серебряным блеском.