Один — лет пятидесяти с лишним, с выцветшими, неопределенных бежевых оттенков волосами, глазами и кожей — дружелюбный, вялый, в поношенной одежде. Другой на двадцать лет моложе, но через двадцать лет обещал стать копией первого.
— Мне нужен помощник шерифа.
— Я, — отозвался младший, сбросив ноги на пол. Он не встал. Вместо этого он вытянул ногу, зацепил ею стул, отодвинул от стены и вновь поместил ноги на стол. — Садитесь. Это папа, — повертел он большим пальцем в направлении старшего. — Можно говорить при нем.
— Эрика Картера знаете? — спросил я.
— Молодожен, что у Тукера? Я не знал, что его зовут Эриком.
— Эрик Картер, — подтвердил старший Ролли, — я ему составлял договор о найме.
— Он погиб. Ночью или сегодня утром упал с дороги на скале. Не исключено, что несчастный случай.
Отец удивленно посмотрел на сына бежевыми глазами. Сын посмотрел на меня бежевыми глазами вопросительно и произнес:
— Тц, тц, тц.
Я протянул ему свою карточку. Он внимательно прочел ее, перевернул, дабы убедиться, что на обороте ничего нет, и передал отцу.
— Пойдем посмотрим на него? — предложил я.
— Да надо, наверное, — согласился помощник шерифа и встал. Он оказался выше, чем я думал, — ростом с покойного Коллинсона — и, несмотря на расслабленность, отменно мускулистым. Я последовал за ним к пыльному автомобилю, стоявшему перед конторой. Ролли-старший с нами не пошел.
— Вам кто-то сказал про это? — спросил помощник шерифа, когда мы уже ехали.
— Я на него наткнулся. Знаете, кто такой Картер?
— Кто-то особенный?
— Вы слышали об убийстве Риза в сан-францисском храме?
— Ага, читал в газетах.
— Миссис Картер — это Габриэла Леггет, замешанная в деле, а Картер — Эрик Коллинсон.
— Тц, тц, тц.
— А ее отец и мачеха были убиты за несколько недель до этого.
— Тц, тц, тц, — отозвался он. — Что там у них вышло?
— Родовое проклятие.
— Ну? Правда?
Я не понял, серьезно ли задан этот вопрос, хотя вид у него был вполне серьезный. Я в нем еще не разобрался. Шут он или не шут, но он помощник шерифа по Кесаде, и это его бенефис. Ему положено знать факты. И пока мы тряслись на ухабистой дороге, я изложил ему все, что знал, от 1913 года в Париже до моей последней находки на скале.
— Когда они вернулись после женитьбы из Рино, Коллинсон ко мне зашел. Им нельзя далеко отлучаться, пока идет процесс над шайкой Холдорнов, а он хотел подыскать для жены тихое место: Габриэла еще не в себе. Вы знаете Оуэна Фицстивена?
— Писателя, что жил здесь в прошлом году? Ага.
— Ну вот, он и предложил это место.
— Знаю. Мне старик говорил. А зачем они поселились под чужой фамилией?
— Чтобы спрятаться от газетчиков и, может быть, — от чего-то вроде сегодняшнего.
Он глубокомысленно нахмурился и спросил:
— Значит, по-вашему, они чего-то похожего ждали?
— Ну, задним числом, конечно, легче всего сказать: «А я вам что говорил?» И все же считаю, в обеих историях, касавшихся этой женщины, мы ответов не нашли. А если нет ответа, кто знает, чего ждать дальше? Мне не очень понравилось, что они решили уединиться, когда над ней еще что-то висит, — если вправду висит, но Коллинсон настаивал. Я взял с него обещание, что он протелеграфирует мне, если заметит что-то странное. Вот он и протелеграфировал.
Ролли кивнул раза три или четыре, потом спросил:
— Почему вы думаете, что он не сам упал со скалы?
— Он меня вызвал. |